Я всегда очень любила детективы, и, конечно, мне хотелось написать что-то в этом жанре, но к любимым жанрам я взыскательна и придирчива, поэтому долго не решалась. Так что - вот он, мой первый детективный опыт))
Название: Во всём виноваты звёзды
Автор: Tia-T@i$a
Бета: Suitta
Размер: слов: 11561
Пейринг/Персонажи: Филипп Аларкон, Ротгер Вальдес, Олаф Кальдмеер, некоторое количество ОМП и ОЖП
Категория: джен
Жанр: модерн!АУ, детектив
Рейтинг: R-NC-17
Предупреждения: присутствуют сцены насилия, убийство
Статус: закончен
Краткое содержание: После долгого курса лечения Вальдесу не терпится приступить к работе, а его напарнику не терпится доказать, что он способен расследовать дела и в одиночку - но гонка за серийным убийцей вряд ли даст им время на выяснение отношений.
Дисклеймер: канон и персонажи принадлежат Камше, слова принадлежат народу, буквы - Кириллу и Мефодию, наша фантазия принадлежит кустам, а сами мы прикованы к галерам, и нам не принадлежит ничего.
Примечание: Написано на ЗФБ-2016 для команды WTF OE naval
Является частью модерн!АУ-цикла, перед прочтением обязательно следует ознакомиться с основным произведением (под номером 0). Отрицательными числами обозначены приквелы.
-2. Крысоловы
-1. По касательной
0. Самый худший пациент
1. Во всём виноваты звёзды <-— вы находитесь здесь
Размещение: запрещено без разрешения автора
читать дальше
Нанизаны звуки на тонкую нить,
Ты можешь связать меня, можешь убить –
Меня это вовсе не будет смущать,
Я, может быть, даже не буду кричать.
Flёur, "Жертва"
Ты можешь связать меня, можешь убить –
Меня это вовсе не будет смущать,
Я, может быть, даже не буду кричать.
Flёur, "Жертва"
Первый колышек вошёл в землю легко, хватило всего двух ударов, а вот со вторым пришлось повозиться – в почве оказалось слишком много камней. Конечно, можно было бы вбить его чуть правее или левее, но тогда рука, туго примотанная к колышку верёвкой за запястье, тоже сдвинулась бы с места, нарушив почти идеальную композицию. Тяжело быть по-настоящему творческой натурой. Но результат, конечно, стоил затраченных усилий: женское тело, распластанное по земле, с ногами и руками, вытянутыми под идеальным углом и закреплёнными так, чтобы было невозможно пошевелиться, приняло форму пятиконечной звезды. Звезда на земле под светом звёзд в небесах. Превосходно. Осталось лишь заставить её засиять – и они поймут, что ошиблись.
Дальше всё по намеченному плану: проверить, надёжно ли держится кляп во рту, и закрепить голову, перекинув поперёк шеи металлическую скобу, глубоко загнав её концы в землю – так, чтобы середина касалась кожи, вонзаясь в неё при малейшем движении. Скобу пришлось немного переделать после одного из прошлых разов – тогда она была слегка острой, а «звезда» – слишком активно дёргала головой, ухитрившись в конце концов перерезать себе горло. Это было не по плану. По плану были лёгкие. Но теперь всё должно пройти гладко.
Едва холодный металл скобы коснулся нежной кожи на шее, как женщина со слабым, почти полностью заглушенным кляпом стоном открыла глаза – чтобы тут же в ужасе зажмурить их. Ничего, скоро снова откроет – не знать, что происходит, ещё страшнее, чем смотреть на это. Попыталась кричать – вышло невнятное мычание. Здесь бы всё равно никто не услышал, конечно, но крики мешали сосредоточиться и портили красоту момента. Ну вот, теперь ещё ногами и руками задёргала. Как банально. Все они действовали одинаково. Для всех всё одинаково закончилось. Звёзды творят судьбу, и от судьбы не убежишь. Но можно ещё заставить звёзды передумать.
Скальпель был много раз опробован ранее и, как обычно, проверен сегодня утром, но всё равно невозможно было удержаться от ставшей почти ритуальной пробы остроты на подушечке большого пальца. Да, идеально. Она тоже это увидела: глаза, теперь широко распахнутые, неестественно округлились – казалось, что вот-вот выскочат из орбит, как у раздавленной в кулаке лягушки, отвратительное зрелище, – лицо исказила гримаса ужаса, и она всё ещё пыталась кричать, дурочка. Из-под кляпа вырывались хриплые рваные всхлипы, он уже начал пропитываться слюной – если женщине повезёт, всё закончится раньше, чем ей придётся начать глотать эту слюну, чтобы не захлебнуться. Теперь аккуратно вспороть одежду – не стоит портить всю, только в нужном месте, там, где удобнее всего добраться до печени.
Лезвие вошло в тело аккуратно и ровно – но она всё равно дёрнулась, прогибаясь в спине и пытаясь втянуть живот, как будто это могло ей как-то помочь. Слёзы уже заливали её глаза, не давая толком рассмотреть, что происходит – да и положение тела не особо это позволяло. Должно быть, жалела теперь, что у неё такая большая грудь – была бы плоской, обзор был бы получше, а так приходилось догадываться по ощущениям. Что ж, ощущений можно и добавить. Два аккуратных поперечных разреза – алая кровь красивей бы смотрелась на аристократически белой коже, чем на этой, дряблой и желтоватой, но выбирать не приходилось. Отложить скальпель, раздвинуть края раны – четыре почти одинаковых лоскута кожи с окровавленным мясом раскрылись в разные стороны, как лепестки большого алого цветка. Женщина пыталась метаться из стороны в сторону, отодвинуться подальше от рук, причиняющих боль, но выходило лишь слабо подёргивать коленями и локтями да рычать сквозь кляп, тряся головой, насколько позволяла скоба вокруг шеи, и размазывая по лицу слёзы. Ещё несколько надрезов скальпелем – вышло не очень аккуратно, но всё приходит с опытом. Наконец, засунуть руки в трясущееся тело и вытащить сочащийся кровью незаслуженный дар звёзд. Женщина дёрнулась ещё несколько раз и затихла – потеряла сознание. Ей ещё предстоит снова прийти в себя. Когда она будет сиять здесь, внизу, передавая звёздам послание: “Вы ошиблись”…
***
Осматривать место преступления полагалось как можно раньше – в идеале, вообще сразу же после совершения этого преступления. По самым свежим следам, с профессиональными криминалистами и надёжным проверенным напарником. Аларкону же пришлось делать это спустя два или три дня – этот вопрос ещё предстояло прояснить экспертизе – после убийства, имея пока лишь общие сведения о деле. Криминалист, решивший срезать путь по короткой дороге, второй час стоял в пробке, а в роли напарника выступал молодой и зелёный стажёр, сейчас расстающийся со своим завтраком за ближайшими кустами. Наполовину сожжённый и уже начавший разлагаться труп выглядел и благоухал так, что вызвал бы приступ рвоты и у бывалого полицейского – большинство оперативников, оцепивших место преступления, выглядели так, будто готовились присоединиться к увлекательному занятию младшего Салины, так что тут стажёра винить было не в чем. Филипп ещё собирался обсудить с Альмейдой, с каких именно происшествий следует начинать вводить новичков в курс дела, а после – поругаться с Салиной-старшим на тему издевательств над младшими родственниками, потому что без него тут явно не обошлось.
– Берто, иди в машину, я здесь сам пока осмотрюсь. Всё равно ещё криминалиста ждать, – Аларкон решительно отогнал мысли о своём куда более опытном – хотя и проблемном – напарнике, догуливающем больничный отпуск на Марикьяре. Не то чтобы он скучал по Вальдесу – просто с ним подобные дела всегда расследовались намного легче и быстрее. О чём Филиппу со вчерашнего дня не успел напомнить только ленивый. Коллеги не злорадствовали, конечно. Нет, напротив, они сочувственно качали головой и сетовали на отсутствие аларконовского напарника, на тотальную загруженность всех остальных следователей отдела и искренне выражали надежду, что Филипп справится с поимкой серийного убийцы и в одиночку – и это сочувствие приводило Аларкона в состояние тихого бешенства. Он целый год прекрасно раскрывал дела и без вечно влипающего в неприятности Ротгера – раскроет и это.
Дело было, конечно, не совсем рядовым: двухдневная проволочка была связана с вновь разгоревшимся спором о том, под юрисдикцию которого полицейского отделения попадает преступление. Первое убийство было совершено два года назад на территории Северного отделения, спустя год – ещё два на территории Южного, с промежутком в шестнадцать дней. Там, связав обстоятельства, объявили убийства серийными и забрали первое дело к себе, но раскрыть не смогли. И, наконец, новое, четвёртое убийство территориально относилось к Восточному отделению, однако Южное настаивало на том, что это – новое обстоятельство в их деле, так что расследовать его тоже должны они. А после вмешалось и Центральное, к которому, собственно, и принадлежал Аларкон, с требованием передать дело им, раз уж убийства происходят по всему городу, а полиция вместо расследований занята дележом территорий. Неофициальное подтверждение о передаче дела было получено сегодня утром, после чего Филипп сразу же отправился на место преступления, а данные по трём предыдущим убийствам должны были переслать в офис к вечеру – хотя из вредности скорее всего задержат до завтра.
Аларкон раздражённо прошёлся вокруг: поляна на окраине города, возле самого леса, укрытая от дороги полосой высоких деревьев – им ещё повезло, что труп нашли так быстро. Было бы неплохо, если бы его можно было так же быстро осмотреть – но до передачи дела это было невозможно. “Будь здесь Бешеный, он наверняка наплевал бы на бюрократические проволочки и всё здесь облазил в первый же день”, – Филлип зло пнул подвернувшийся под ноги камень. Следов на земле было уже не разглядеть – их смыл прошедший пару дней назад ливень. Но зато благодаря тому же ливню труп сохранился относительно целым – насколько было известно Аларкону, все остальные убитые были найдены сожжёнными до неузнаваемости, но в этот раз дождь потушил огонь прежде, чем тот изуродовал тело.
Труп был растянут по земле примотанными к рукам и ногам колышками – верёвки, как и одежда, сгорели, но, видимо, слишком поздно, чтобы тело как-то поменяло своё положение, – и явно принадлежал женщине. Живот убитой был вспорот и представлял собой мерзкое кровавое месиво. Филипп присмотрелся: дыра в животе была довольно большой и глубокой, было похоже, что изнутри что-то вынули, но точнее должен был сказать медэксперт.
– А что это у неё на шее? – оказалось, Альберто в машину не пошёл, а упрямо потащился следом и, на всякий случай прикрывая нос ладонью, деловито оглядывал труп. Со временем из этого парня точно выйдет толк.
На шее убитой болталась цепочка со слегка оплавившимся, но ещё целым металлическим медальоном в форме звезды.
– А это – первый вещдок, – хмыкнул Филипп. За улику вряд ли сойдёт, но любые вещи, найденные на трупах и около них, полагалось изымать под опись.
***
Рана выглядела плохо – но от воткнутой в голень чуть ли не по самую рукоятку отвёртки вообще не стоит ожидать, что она оставит после себя что-то, выглядящее хорошо, а Олаф видал раны и похуже. Паренёк лет девятнадцати, которому принадлежали и проткнутая голень, и, по всей видимости, отвёртка, кусал губы, стараясь не заплакать, и упрямо твердил, что на отвёртку он совершенно случайно сел. Доктор сочувственно кивал, делая вид, что верит – слыхал он враньё и получше. Какие только сказки люди не рассказывали, стараясь скрыть от врачей истинную причину появления у них травмы! Впрочем, главного “сказочника” в этом травмпункте не видели уже почти год – и если бы подобное в отношении бывшего пациента не считалось чем-то кощунственным, то можно было бы даже сказать, что здесь по нему соскучились. Кальдмеер, в отличие от остального персонала травмпункта, весь этот последний год виделся со своим худшим пациентом за пределами рабочего места, но в последний раз это случилось месяца три назад.
Вытащив из ноги пациента многострадальную отвёртку и приступив к обработке раны, Олаф был предельно сосредоточен и потому даже не повернул голову в сторону распахнувшейся после непродолжительного стука двери. Стук был быстрым и ритмичным, словно кто-то отбивал по дверному косяку костяшками пальцев какую-то мелодию, и принадлежать мог, в общем-то, кому угодно, но раньше всегда принадлежал человеку, который, по всем имеющимся данным, сейчас должен был пребывать на Марикьяре, а не стучаться в двери процедурного кабинета одного из травмпунктов Олларии. И уж тем более – не вламываться в эти двери, не дожидаясь ответа, не топать через весь кабинет к рабочему столу доктора Кальдмеера, не садиться в его рабочее кресло и не сообщать наглым бодрым голосом и без того уже очевидную вещь:
– Я вернулся!
– Я так и понял, – отозвался Олаф, не отрываясь от своего занятия. – Разве ты не собирался отдыхать там до конца месяца?
– Мне стало скучно! – Вальдес беззаботно откинулся на спинку кресла и закинул ноги на стол, подмигнув обалдевшему от такого зрелища пациенту.
– Альмейда всё равно не допустит тебя к работе раньше срока, – Кальдмеер кинул на обнаглевшего Ротгера предупредительный взгляд, и тот, приняв делано покаянный вид, вытащил из-под ног папку с бумагами, явно пользуясь тем, что руки доктора заняты перевязкой и потому не могут отвесить ему подзатыльник прямо сейчас.
– О, а это что? – извернувшись в кресле под каким-то диким углом, Вальдес ухитрился дотянуться до отвёртки и, ничуть не брезгуя окровавленным видом, взять её в руки. Со знанием дела присмотревшись к ноге пациента, он деловито поинтересовался: – Сам в себя воткнул или помог кто?
– Я упал! – возмутился паренёк. – И это не ваше дело! И кто вы вообще такой?
Прикинув, каким образом надо было упасть, чтобы отвёртка вот так вот проткнула голень, Олаф скептически хмыкнул. Куда менее сдержанный и тактичный Ротгер откровенно заржал, а затем с пугающе контрастирующим спокойствием сообщил:
– Я из полиции. Показания давать будешь или как?
Пациент заметно стушевался и куда тише произнёс:
– Не надо полиции, это случайно вышло, правда.
Вальдес быстро убрал ноги со стола и наклонился вперёд, пытливо заглядывая пареньку в глаза. На мгновение его взгляд стал пронзительно-острым, так что несчастный пациент вдруг почувствовал себя будто под снайперским прицелом, но затем полицейский моргнул, откинулся обратно на спинку кресла и широко улыбнулся:
– Ладно, я тебе верю.
Расслабился Вальдес рановато, потому что стоило ему попытаться снова обосновать ноги на столе, как Олаф, как раз закончивший с перевязкой, встал и, не переставая лекторским тоном давать пациенту указания по дальнейшему лечению, дёрнул за спинку кресла так, что Ротгер буквально скатился оттуда на пол. Глаза у наблюдавшего за этой сценой паренька, явно не привыкшего к столь непочтительному обращению с полицией, стали совсем круглыми, и он, скомкано поблагодарив за помощь, вышел из кабинета настолько быстро, насколько это позволяли проткнутая нога и выданный ему по такому случаю костыль. Кальдмеер скептически оглядел смеющегося, ничуть выглядящего расстроенным или оскорблённым Ротгера и, наконец улыбнувшись, подал ему руку, помогая встать с пола:
– С возвращением.
***
Четыре жертвы, три женщины и один мужчина. Все были найдены мёртвыми в глухих районах на различных окраинах города, все они лежали на земле в одной и той же позе, рядом – никаких личных вещей жертв, никаких следов убийцы. Все тела, кроме последнего, были повреждены слишком сильно – убийца использовал весьма эффективное техническое горючее, так что первую и третью жертвы удалось опознать только благодаря сохранившимся зубам, а вторая убитая пока так и оставалась безымянной. Имя четвёртой жертвы стало известно спустя всего день после того, как Филипп взялся за дело, но это тоже не особо помогло. Все опознанные были разного возраста, не были знакомы друг с другом, не имели значимого внешнего сходства, не пересекались по роду деятельности… Совпадали и даты убийства: все были убиты в один и тот же месяц, первая жертва – в шестнадцатый день летних молний два года назад, вторая и третья – год назад первого и шестнадцатого числа соответственно, и вот, в этом году – четвёртое убийство, первый день летних молний. Эти даты точно что-то означали, хотя Филипп пока и не мог понять, что именно. Между жертвами серийных убийц почти всегда есть что-то общее, какой-то принцип отбора – надо было только его найти.
Последние три дня Аларкон провёл, кропотливо изучая все материалы дела, а на сегодня у него были назначены встречи с родственниками погибших. Но команда криминалистов наконец прислала отчёт о вскрытии и результаты экспертизы, так что Филипп собирался по-быстрому прихватить документы из своего кабинета, чтобы прочитать их по дороге на первую встречу. Его планы начали рушиться, едва он открыл дверь – бодрый голос, который он не слышал уже довольно давно и который никак не ожидал услышать ближайшие пару недель, радостно провозгласил:
– Привет, соскучился по мне?
Быть может, Аларкон обрадовался бы встрече куда сильнее, если бы Вальдес при этом не сидел на его столе и не копался в его бумагах.
– Когда ты приехал? Я думал, ты ещё на Марикьяре.
– Вчера утром. У нас новое дело? – не обращая внимания на гневный взгляд напарника, продолжал изучать протокол Ротгер. – Хм, ты уже обратил внимание на даты убийств?
– Не у нас. У меня. А ты ещё в отпуске, если мне не изменяет память! – мигом обозлился Аларкон, вдруг вспомнив все реплики коллег о том, как тяжело ему приходится без напарника.
– Да ну брось, что я забыл в этом отпуске? – Вальдес прижал бумаги к груди, как ребёнок – мягкую игрушку. – Будь человеком, я целый год ничем не занимался, я так скоро с ума сойду!
В любое другое время Филипп отнёсся бы к страданиям напарника с сочувствием – они давно работали вместе, так что он прекрасно знал, насколько трудно Вальдесу даётся вынужденное бездействие. Но буквально пару часов назад Аларкон столкнулся в кафетерии с Салиной-младшим, которого Альмейда перевёл на более подходящее для стажёра дело. Берто, конечно, ничего плохого не имел в виду, когда сетовал на отсутствие Ротгера – тот, пусть и неофициально, но действительно считался в их отделе специалистом по работе с психически неуравновешенными преступниками. Сам Альберто с Вальдесом ещё не работал, а значит, просто повторял чьи-то слова – скорее всего, Хулио, и это лишний раз заставляло думать, что никто не верит в способность Филиппа справиться с этим расследованием. Ну уж нет, это дело он Бешеному не отдаст.
– Вот именно, ты целый год ничем не занимался, с чего ты взял, что тебе сразу доверят серийного убийцу? Сперва больничный закрой, а потом вспоминай, как работать! – прозвучало это, пожалуй, куда резче, чем следовало, и Аларкон на самом деле не думал, что Вальдес успел потерять квалификацию за время болезни, а даже если бы и успел – было совершенно несправедливо обвинять его в том, что он целый год лечился от лейкемии вместо того, чтобы работать.
Ротгер медленно оторвал взгляд от запечатанного в пакет изрядно подкопчённого медальона, который пытался разглядеть через полиэтилен, и внимательно посмотрел на Филиппа, прежде чем произнести:
– Закрою, не сомневайся.
Вальдес улыбался, когда шёл к выходу, и выглядел, в общем, как обычно – именно поэтому по нему никогда нельзя было понять, задет ли он чьими-то словами или нет. Однако в этот раз Аларкон был определённо уверен, что зацепил напарника довольно сильно.
– Вещдок верни на место, – пробурчал он, глядя на пакет, который Ротгер всё ещё сжимал в руке.
Тот остановился на полпути к двери и обернулся, снова попытавшись рассмотреть медальон на просвет.
– Где вы его взяли?
– Сняли с шеи последней жертвы, – Филипп подошёл и сам вытащил пакет из рук Вальдеса. Он чувствовал себя неловко за свою вспышку – ему хотелось поздравить напарника с выздоровлением и возвращением в строй, но теперь эти слова прозвучали бы фальшиво и неуместно.
– Хм, – Бешеный задумчиво ухмыльнулся и кивнул на прощание: – Обрати внимание на даты. Увидимся.
– Ага, – машинально кивнул в ответ Аларкон, в свою очередь посмотрев на амулет, но ничего нового на нём не заметив: просто пятиконечная звезда из дешёвенького металла, покрытого почти уничтоженной огнём красной краской, с дыркой в верхнем луче. К тому же разглядывать её было особо некогда – он уже опаздывал на встречу.
Ехать было не очень далеко, но прочитать отчёт о вскрытии Филипп успел. Ничего особенного не бросалось в глаза, кроме одной довольно важной подробности – у жертвы была вырезана печень. Как утверждал эксперт – скорее всего, вырезана ещё до того, как наступила смерть. Это что-то смутно напоминало полицейскому, так что он принялся быстро пролистывать протоколы предыдущих убийств. Да, так и есть – третья жертва, мужчина, сорок пять лет. Вырезан желудок. Тела первой и второй жертв были повреждены слишком сильно, чтобы утверждать что-то конкретное, но от второй был отрезано две таких внушительных части, что даже сожжением это было не скрыть. И если предполагать, что вырезались именно внутренние органы, а не просто куски плоти, то это, скорее всего, были лёгкие. И это определённо была первая зацепка в деле.
Уже выходя из машины, Аларкон достал телефон и открыл календарь. Итак, даты. Шестнадцатое, первое, шестнадцатое, снова первое. Бросил взгляд на сегодняшнюю дату – календарь показывал восьмой день летних молний. До шестнадцатого оставалось всего ничего.
***
Олаф нечасто выбирался посидеть в баре после работы – только если на следующий день у него был выходной, и если была подходящая компания. “Подходящая компания” завелась не так давно и почти весь прошлый год не имела возможности шататься по каким бы то ни было заведениям за пределами клиники, так что их редкие посиделки в баре пока нельзя было назвать ни традицией, ни даже привычкой, но они определённо были приятным разнообразием в череде серых будней. Как заметил Кальдмеер, Вальдес вообще очень любил привносить в жизнь окружающих разнообразие, периодически шокируя их выходками разной степени эксцентричности. Сегодня это разнообразие заключалось в том, что Бешеный всем своим видом и поведением – колючим взглядом, несколько пугающей улыбкой и стремительностью движений, когда он буквально влетел в бар, на полминуты задержался, чтобы сесть на стул, поздороваться с Олафом, оглянуться, увидеть в углу бара мишень для дротиков и устремиться туда, – оправдывал своё прозвище, происхождение которого Кальдмеер, кстати, пока так и не выяснил.
С этой стороной характера Ротгера Олаф сталкивался нечасто, поэтому какое-то время с любопытством наблюдал за другом, упоённо дырявящим и без того уже изрядно потрёпанную мишень. Когда дротиков Вальдесу показалось мало, и он принялся расспрашивать бармена, нет ли у них тут в баре метательных ножей, Кальдмеер решил, что пора вмешаться.
– Ты решил попасть в таблицу рекордов? – Олаф кивнул на стену рядом с мишенью – там действительно висела маленькая меловая дощечка с именами завсегдатаев, набравших наибольшее количество очков в этой нехитрой игре.
– Нет, пожалуй, не сегодня, – улыбнулся в ответ заметно успокоившийся Ротгер, с лёгким сожалением отказываясь от метательного ножа, который и в самом деле нашёл и уже протягивал ему бармен. Кажется, тот вытащил нож из собственного кармана, так что Кальдмеер подумал, что ему стоит впредь внимательней присматриваться к местам, которые Вальдес объявляет “классными”.
– Ты чем-то расстроен? – осторожно поинтересовался Олаф чуть позже, когда они уже сидели за столиком, потягивая напитки. Вальдес всё ещё крайне неохотно признавался в подобных вещах, предпочитая отгораживаться от любого вмешательства вечно бодрым видом и широкой улыбкой; однако уже гораздо чаще, чем раньше, позволял Кальдмееру заметить своё настоящее настроение – иначе сегодня он пришёл бы в бар радостным, как получивший лучший в своей жизни подарок именинник, и искрил бы шутками и историями, не затыкаясь. Это они тоже уже проходили.
– Мир во всём мире до сих пор не достигнут, а по дороге сюда я видел сбитого машиной голубя, и теперь моё сердце смертельно ранено, – трагическим шёпотом поведал Ротгер. И, немного помолчав, добавил: – А ещё я сегодня говорил с Альмейдой, и он отказался выпускать меня на работу раньше срока.
Олаф понимающе кивнул: Вальдес хотел вернуться обратно к работе с первого дня пребывания в больнице, и только жёсткий отказ Альмейды помешал ему сделать это сразу же после выписки. Он был из того разряда трудоголиков, которые не то чтобы любят работать вообще, но настолько влюблены в собственную работу, что и работой-то её не считают. Однако подобный исход событий был пусть и нежелателен для Вальдеса, но вполне предсказуем, а потому не мог разозлить его до такой степени.
– Я ещё вчера хотел с ним встретиться, но не застал – там все наши, похоже, зашиваются: у Салины с Бреве тринадцать дел в производстве, в отделе стажёр, которого обучают все по чуть-чуть, потому что всерьёз за него взяться некогда и некому, а Аларкон один расследует серийку – и они считают, что я им там не нужен! – Ротгер одним глотком осушил стакан с ведьмовкой и жестом велел бармену повторить.
– Они за тебя беспокоятся, – пожал плечами Кальдмеер. После перенесённой болезни Вальдес всё ещё оставался слишком худым и бледным, хотя последнее уже почти полностью скрыл приобретённый на Марикьяре загар.
– О да, я заметил, – Вальдес продолжал демонстрировать белоснежную улыбку, но по изменившемуся выражению глаз Олаф понял, что тот наконец заговорил о том, что так злило его на самом деле. – Мой собственный напарник считает, что мне рано возвращаться к работе, потому что я потерял форму и, по всей видимости, забыл, с какого конца нужно держать пистолет.
Интонации в голосе Бешеного были незнакомыми, и Кальдмеер вдруг понял, что они не совсем злые, скорее – обиженные.
– Это настолько обидно? – Олаф попытался спрятать невольную улыбку за поднесённым ко рту стаканом, но, судя по брошенному на него взгляду Вальдеса – не успел.
Ротгер чуть задумался, машинально выводя пальцем по столешнице какую-то фигуру.
– Мы много лет были напарниками, – он взмахнул рукой с зажатым в ней стаканом, так что часть жидкости пролилась на стол. Пожав плечами, принялся выводить прежние узоры прямо по луже и пояснил: – Я думал, нас обоих это устраивает.
– Быть может, ему хочется сделать что-то значимое и самому, – заметил Кальдмеер, разглядывая получившуюся в луже звёздочку. – Ты ведь постоянно это делаешь – суёшься куда-то в одиночку.
– В какие-то отдельные операции – да, но я не лезу в одиночку раскрывать дело серийного убийцы только ради того, чтобы что-то кому-то доказать! – искренне возмутился Бешеный. – Филипп с ним не справится один!
– Ты ему прямо так и сказал? – хмыкнул Олаф. Он всегда подозревал, что для того, чтобы работать вместе с Вальдесом, необходимы безграничные запасы терпения, коими Филипп Аларкон, к несчастью, не обладал.
– Нет, конечно, – Вальдес фыркнул и, отставив стакан в сторону, забарабанил пальцами по столу. – Но кто-нибудь другой мог.
– Почему тебя так беспокоит это дело?
– Даты… Наверняка сказать нельзя, но, судя по датам, вполне возможно, что скоро будет ещё одно убийство.
– А почему ты рисуешь на столе звёзды? – вопрос был, может, и не в тему, но Вальдес, задумавшись, всегда пытался занять чем-то руки: крутил в них ручку, теребил шнурок на шее, барабанил пальцами по столу, раздражая всех, находящихся рядом. Но вычерчиванием условно астрологических символов на столах увлёкся впервые.
Ротгер уставился на столешницу, где в алкогольных разводах красовалось уже несколько пятиконечных звёздочек, так, словно только сейчас их заметил.
– Было кое-что среди вещдоков. Где-то я уже видел точно такую же вещь, но никак не могу вспомнить, где именно, – теперь он привычно потянул руки к виднеющемуся в вороте рубашки шнурку.
– Ты всё ещё его носишь? – Олаф кивком головы указал на шнурок.
– Конечно, это же талисман на удачу, – улыбнулся Вальдес и вдруг, хлопнув себя по лбу, воскликнул: – Талисман! Точно! Олле, ты гений!
– Не буду спорить, – отозвался Олаф, не требуя объяснений. При всей своей болтливости подробности текущих расследований Ротгер никогда не разглашал, хотя иногда и мог поделиться чем-то. – Но ты ведь не собираешься влезть в чужое расследование, находясь в отпуске?
– Ну что ты, это было бы крайне неблагоразумно! – немедленно замотал головой Вальдес. Из чего, конечно же, можно было сделать только один вывод: ещё как собирается.
***
Когда отдел был загружен работой под завязку, планёрки и совещания Альмейда старался сокращать до минимума, требуя от подчинённых отчётов о проделанной работе чуть ли не в форме блиц-опроса. Ещё год назад подобной устной отчётностью в их команде занимался Вальдес, умевший протараторить все нужные сведения такой скороговоркой, что понять его мог только Альмейда – и это вполне устраивало обе стороны. Аларкон же готовил более детальные письменные отчёты – там требовались усидчивость и умение систематизировать и излагать информацию в предельно доступной форме, а не так, чтобы прочитать её не смог даже отдел дешифровки (выигрыш в том споре Филипп и Хулио потом пропили вместе, ухитрившись сперва поспорить с Вальдесом, что его отчёты невозможно читать, а потом – с дешифровщиками, что они не смогут расшифровать принесённое им секретное донесение). Теперь же Филиппу приходилось осваивать скоростную речь, потому что времени на “подумать и подобрать слова” Рамон не давал:
– Что нового по твоему делу?
– У последней жертвы была вырезана печень, у двух предыдущих – желудок и лёгкие, мы повторно опросили всех родственников, идиоты из Южного даже не проверили мед…
– Эту длинную версию потом в отчёте напишешь, давай мне результаты!
– Все опознанные были больны раком, все трое вылечились – в разные года, лечились у разных докторов, тут связи нет, но у каждого трупа не хватает именно того органа, который был поражён раковыми клетками – у первого, по всей видимости, щитовидки. Мы отправили запросы во все онкологические центры, возможно, сможем узнать имя второй жертвы. Все остальные во время болезни обращались к какой-то узко специализированной ворожее, последняя жертва считала, что выздоровлением обязана именно ей, адрес уже выясняем; судя по датам прошлогодних убийств, возможно новое убийство шестнадцатого летних молний, то есть уже через семь дней; аналитический отдел составил психологический портрет убийцы, копия прилагается, и… А, это всё, – Филипп протараторил все новые данные по делу так быстро, насколько мог, и теперь пытался отдышаться, стараясь игнорировать хихикающих где-то за спиной Салину и Бреве – им ещё предстояло то же самое, прежде чем Альмейда даст общие ценные указания и распустит сотрудников по домам – отсыпаться после долгого дня.
В датах смущало то, что два года назад убийство произошло только шестнадцатого. Вариантов было слишком много: два года назад в первый день летних молний могло быть ещё одно убийство, которое каким-то образом прохлопали; преступник мог быть “гастролёром”, бывающим в их городе проездом в месяце молний; алгоритм выбора времени у маньяка мог оказаться куда сложнее и запутаннее; в конце концов, даты вообще могли ничего не значить – бывали на их памяти совпадения и покруче… Но оставалась довольно высокая вероятность того, что преступник всё-таки убивал по два человека в год – в первый и в шестнадцатый день летних молний. И очень скоро убьёт снова. А у Аларкона были пока только три медицинские карты, извещающие, что их обладатели успешно исцелились от рака, да адрес какой-то шарлатанки, которая их якобы исцелила. Когда они расследовали дела вместе с Вальдесом, то всегда заходили одновременно с двух сторон: Филипп – опираясь на имеющиеся факты и логические выводы, Ротгер – на непроверенные предположения и интуицию. Встречались обычно где-то на середине, успешно объединяя полученные сведения и завершая дело в рекордные сроки. Периодически Вальдес нёсся на своих интуитивных догадках с такой скоростью – и, что важнее, точностью, – что умудрялся вычислить преступника задолго до того, как будут найдены хотя бы малейшие доказательства его виновности. И тогда Бешеный пёр напролом, провоцируя своего подозреваемого, заставляя поверить, что его вот-вот схватят, испугаться и сделать ошибку. А уже после этого у Филиппа оставалась куча времени на то, чтобы собрать остальные доказательства. Сейчас Аларкону в кои-то веки представилась возможность узнать, на что он способен в одиночку – и он не собирался от этой возможности отказываться.
***
Иногда людей посещает смутное ощущение, что то, что происходит с ними сейчас, уже происходило когда-то раньше – и невозможно понять, было это в реальности, или же во сне. Нечто подобное испытал Олаф, когда по пути на работу проходил мимо памятной частной клиники, а из её ворот прямо на него выскочил Вальдес. Единственное отличие было в том, что в этот раз Ротгер успел вовремя затормозить.
– Здравствуй, Олаф, какая неожиданная встреча!
– Что ты снова там делал? – Кальдмеер остановился и с подозрением осмотрел полицейского с ног до головы. Он прекрасно знал, что Вальдес вовсе не горел желанием снова оказаться в ненавистной больнице и ни за что не сунулся бы туда без веской причины. Прошлую вескую причину Олаф помнил слишком хорошо.
– Заглянул исключительно по делу, – поспешил успокоить друга Ротгер, вынимая из кармана и демонстрируя медальон: красная пятиконечная звёздочка на серебряной цепочке. – Это принадлежало моему соседу по палате. Он… умер незадолго до моей выписки. Родственников у него не было, друзья не навещали, и медсестра любезно разрешила мне взять это на память – они обычно хранят такие вещи на случай, если кто-то объявится. Мы с ним были довольно похожи внешне, оба болели лейкемией… Он часто шутил, что выживет только один из нас, – Вальдес замолчал, раскручивая на пальце цепочку.
– А эта вещь как-то связана с расследованием? – зная, как нелегко даются Ротгеру подобные разговоры, Олаф предпочёл перевести тему в другое русло.
– У одной из жертв была такая же. А скорее всего – были у всех.
– Этот медальон что-то означает?
– Что они все были больны раком. И что у нас есть мотив преступления, – ухмыльнулся Вальдес, прекрасно зная, на какую мысль наталкивает собеседника.
– Если я скажу тебе этого не делать, ты ведь меня всё равно не послушаешь? – Олаф потёр рукой шрам на щеке, борясь с желанием прижать эту руку к лицу да там её и оставить.
– Брось, я делал это много раз, что может пойти не так? – Бешеный беспечно смеялся, но хищный азарт в глазах выдавал его истинный настрой. Так ищейки встают на след и не сходят с него до тех пор, пока не вцепятся своей добыче в горло.
– Насколько я понимаю, раньше тебя в твоих самоубийственных затеях всегда прикрывал напарник. Что угодно может пойти не так, – Кальдмеер скосил глаза на наручные часы – ему уже минут пять как полагалось быть на работе.
– Тебе пора, – ухмыльнулся Вальдес, проследив за взглядом Олафа.
Спорить было некогда – пришлось прощаться и уходить. Но сделав несколько шагов, Кальдмеер обернулся и окликнул Бешеного, уже устремившегося в противоположную сторону:
– Ротгер. Будь осторожен.
– Я всегда предельно осторожен, – совершенно неубедительно заверил Вальдес, прежде чем раствориться в толпе, несясь вперёд с целеустремлённостью охотника, уверенного, что он здесь – единственный, кто будет охотиться.
***
Время убегало, как песок сквозь пальцы, магический шестнадцатый день приближался, а новая звезда так и не была выбрана. Прошлая сияла недостаточно долго – быть может, звёздам она не понравилась, и потому они послали дождь? Да, она была слишком слаба, слишком безвольна – могла только плакать и скулить, если бы ей развязать рот – наверняка молила бы о пощаде. Что толку звёздам от такого тусклого сияния? Оно ничего не докажет, лишь утвердит их в том, что выбор был правильным – но это было не так, нет! Она должна была остаться на земле, она не была создана сиять на небе, слишком маленькая и слабая, они должны были выбрать кого-то другого, кого-то посильнее – а ей оставить дар. Да, надо найти им кого-то посильнее. Мужчину. Тот, прошлый мужчина, был так же слаб, как и женщины – потерял сознание, когда к его бесстыдно зарёванному лицу поднесли его же желудок – мягкий, тёплый, приятно-красный. Незаслуженный. Он должен был увидеть и понять, что это незаслуженно. Да, в этот раз нужен кто-то посильнее.
***
Потомственная ворожея Яшмин была пожилой, некрасивой, ярко накрашенной и очень, очень эксцентричной женщиной. Она сидела напротив Филиппа, всё время придерживая одной рукой соскальзывающие с носа огромные очки в массивной оправе, куря через мундштук отвратительно воняющую тонкую сигаретку и раскачиваясь на своём стуле так, что его передние ножки не касались пола, а задние так и норовили заскользить по разукрашенному ярко-зелёными разводами паркету. В течение всего до крайности нелепого разговора Аларкон подспудно ожидал, что вот сейчас, сейчас ножки стула всё-таки соскользнут окончательно, и хозяйка дурацкого завешанного кричаще-яркими шторами помещения упадёт и шарахнется головой об пол. Потому что бить подозреваемых вообще ему не позволял закон, а бить, в частности, женщин – воспитание. Разговор шёл уже, кажется, по десятому кругу, как заевшая пластинка:
– Филипп Аларкон, Центральное полицейское отделение. У меня есть к вам несколько вопросов.
– Ты можешь задавать свои вопросы, смертный. Звёзды ответят тебе, если сочтут достойным.
– Скажите, вы знаете людей, изображённых на этих фотографиях?
– Звёзды знают всё, мальчик мой, и видят путь каждого.
– У нас есть сведения, что каждый из них обращался к вам за помощью в лечении от рака.
– О, так ты пришёл по чьей-то рекомендации? Скажи мне, что за недуг тебя беспокоит, и звёзды помогут тебе, если сочтут заслужившим дар продления жизни.
– Хм, а если не сочтут?
– Тогда участь твоя будет ещё более прекрасна – ты будешь избран, чтобы сиять с ними в небесах.
– О, ну прямо беспроигрышная лотерея какая-то. Вы не ответили на мой вопрос.
– Звёзды слышали твой вопрос. Они ответят, если сочтут нужным.
– Мнение небесных светил меня не интересует. Посмотрите на эти фотографии и скажите мне, помните ли вы этих людей.
– Звёзды дали мне внутреннее око, взамен лишив остроты зрения внешние. Быть может, я и видела когда-то этих людей, но что мне до того?
– Все эти люди были убиты, причина убийства каким-то образом связана с их заболеванием, и все они обращались за лечением к вам.
– Не ко мне, мой мальчик, а к звёздам. Быть может, тебе стоит задавать свои вопросы им?
– Быть может, вы соизволите хотя бы глянуть на фотографии? Или вот на этот медальон – по моим сведениям, он был получен жертвой именно от вас.
– Да-да, защитный амулет, подарок звёзд. Красный – это смертельная боль, самая большая опасность. Звёзды защитят, если ты достоин жить, или позволят засиять, если ты избран сиять…
– Отлично, значит, вы признаёте, что амулет – ваш?
– Не мой, нет-нет, только не красный. Красный – это смертельная боль, у меня нет смертельной боли, звёзды подарили его кому-то другому, не мне, нет-нет.
– Так. Вы раздаёте эти амулеты тем, кто смертельно болен?
– Смертельная боль, да-да. Есть другие, не красные – для сердечной боли, для удачи в делах… За красные звёзды я прошу больше, но красные – самые сильные.
– Ладно, это я понял. Давайте вернёмся к фотографиям и моему вопросу.
– Ты можешь задавать свои вопросы, смертный. Звёзды ответят тебе, если сочтут достойным.
– Вы что, издеваетесь?
– Звёзды не издеваются над тобой, мальчик мой, им нет дела до смертных, если только те не обращаются к ним за помощью, купив у меня амулет. Ты хочешь купить амулет?
– Вы понимаете, что речь идёт об убийствах? Которые каким-то образом связаны с вашей шарлатанской деятельностью? И пока что вы возглавляете список подозреваемых! – не выдержал в конце концов Филипп.
– У вас на меня ничего нет, – немедленно сменила тон ворожея. Она перестала раскачиваться на стуле и резко подалась вперёд, глядя на полицейского в упор щурящимися за толстыми стёклами очков неожиданно умными глазами.
– Это пока нет. В ваших же интересах начать со мной сотрудничать. Вы знаете людей, изображённых на этих фотографиях?
– Не думаете же вы, господин полицейский, что я способна запомнить лица всех своих клиентов? Я помню только тех, кто приходит ко мне регулярно. Но я веду записи, хотя вы должны понимать, что не все называют мне свои настоящие имена – для звёзд это не важно, главное – дата рождения.
– Ничего, даты рождения у меня тоже есть, – ухмыльнулся Аларкон. Наконец-то нормальный, человеческий диалог, а не этот бред сумасшедшего.
Итак, согласно журналам, целый архив которых, ворча и ругаясь, притащил неопрятного вида хмурый помощник, все жертвы действительно посетили в своё время это более чем сомнительное заведение в надежде приобрести там дополнительное средство лечения рака. “Салон мадам Яшмин, потомственной ворожеи” был на самом деле небольшой однокомнатной квартиркой, где кухню переделали в кабинет шарлатанки, а основную комнату оставили в качестве комнаты ожидания для посетителей, коих, к искреннему удивлению Филиппа, было не так уж и мало. Так что к журналам, в теории, имели доступ только Яшмин и всё тот же помощник, но на практике они лежали стопкой на полке никогда не запирающейся кладовки, вход в которую вёл всё из той же комнаты ожидания – а значит, и для того, чтобы залезть туда, много ума не нужно было.
Сама Яшмин свою причастность к убийствам отрицала и, кроме того, имела железное алиби, поскольку в те ночи, в которые в салоне не проводились спиритические сеансы, мадам ворожея, по собственному признанию, просаживала нажитые деньги в казино, где её прекрасно знали и могли всё подтвердить – если не люди, то камеры наблюдения. В качестве подозреваемых оставались придурковатого вида помощник – Яхус – и целая толпа ежедневно сменяющихся посетителей. Перспектива предстояла нерадостная, но вариантов получше всё равно не было, так что Аларкон договорился с ворожеей, что некоторое время полиция понаблюдает за её клиентами – особенно за теми, кто приходит постоянно. Благо что он, не желая поднимать лишний шум, сразу пришёл под видом посетителя, показав удостоверение лишь когда остался наедине с шарлатанкой.
***
Никогда ещё за всё время их знакомства Филиппу не хотелось прибить Вальдеса так сильно, как в момент, когда тот буквально ворвался в салон мадам Яшмин, размахивая огромным букетом цветов и громогласно провозглашая своё горячее желание увидеть “великолепную, прекрасную спасительницу, благодаря вмешательству которой звёзды снизошли до него, убогого, и исцелили его от рака”. Насчёт убогого Аларкон, занявший своё место среди ожидающих очереди людей и не имеющий возможности заговорить с Бешеным, не нарушив конспирации, был в тот момент искренне согласен. Он даже готов был добавить парочку эпитетов покрепче, лично от себя – спектакль Ротгера привлёк к себе внимание абсолютно всех. Яхус смотрел на шумного визитёра, открыв рот; мадам Яшмин прервала сеанс, чтобы принять букет и с насквозь фальшивой скромной улыбкой заявить, что всё это заслуга звёзд, а вовсе не её. Посетители обступили Бешеного со всех сторон, расспрашивая о том, как именно ему помогли звёзды, и радостно утверждаясь в правильности своего решения обратиться за помощью именно сюда. Даже приходящий уборщик ненадолго вынырнул откуда-то из ванной комнаты, чтобы рассмотреть источник шума. Вальдес охотно отвечал на все вопросы и рассказывал даже то, о чём его никто не спрашивал: когда именно он впервые посетил салон, – да-да, мадам наверняка может проверить это в журнале, если не помнит его лица! – и под каким именем там записан – Карлос Медина, приятно познакомиться! – и какая это ужасная вещь – лейкемия, и как он рад, что звёзды снизошли до него, простого смертного, и что теперь-то он точно будет носить свою счастливую звезду на шее до конца жизни – вот она, можете убедиться, и сейчас на нём. Вот в этом месте Филипп слегка вздрогнул и уставился на маленький красный амулет во все глаза: тот висел на прекрасно знакомом ему кожаном шнурке, который впервые появился на шее Вальдеса как раз, когда тот лежал в больнице. Сам амулет Ротгер из-под рубашки не доставал, хотя и не было похоже, чтобы он пытался спрятать шнурок – ну висит и висит себе, никто особо не любопытничал, что за бижутерию вдруг стал таскать Бешеный. Но Аларкон никогда в жизни бы не поверил, если бы кто-то сказал ему, что Ротгер-на-всю-голову-мать-его-Бешеный-Вальдес обращался к какой-то шарлатанке в надежде вылечиться от рака. Хотя люди, находящиеся в отчаянном положении, способны вытворять и не такое… Но чтобы к той же самой шарлатанке, с которой связан их серийный убийца… Нет, не могло быть такого совпадения!
Филипп нагнал напарника через три улицы.
– Бешеный! Что это, нахрен, щас такое было?
– О, Липпе, и ты тоже здесь? – Вальдес лыбился так, словно встретил самого близкого друга после многолетней разлуки. – Я просто пытался быть благодарным и вежливым по отношению к великой женщине, спасшей меня от ужасной гибели! Не вижу в этом ничего предосудительного.
Аларкон раздражённо подошёл ближе и почти прошипел сквозь зубы:
– Понятия не имею, как ты на неё вышел, но прекрати разыгрывать здесь свои спектакли, это тебе не шутки.
Улыбаться Вальдес не перестал, но его лицо приняло резкое и жёсткое выражение, когда он ответил:
– А никто здесь и не шутит, ты в календарь-то давно заглядывал? Наш маньяк выбирает себе жертв именно здесь, и пока ты пытаешься понять, как и почему он это делает, к твоему делу добавится ещё один очаровательный обгорелый труп. Его надо спровоцировать на действия, чтобы он себя выдал.
– Да ты любого маньяка спугнёшь такими темпами, и где мы будем его искать, не имея никаких сведений? Мы установили наблюдение, проверяем ворожею, её помощника, даже её уборщика, проверяем всех, кто записан в рабочих журналах, всех, кто может быть потенциальной жертвой или потенциальным убийцей, опергруппа и аналитики сутками пашут! До предполагаемого времени убийства осталось всего четыре дня, жертва, скорее всего, уже давно выбрана, чего ты вообще хочешь добиться своей клоунадой?! Обычно мы позволяем тебе твои провокации, и они часто срабатывают, но это не тот случай. Ты мешаешь нам работать, Вальдес!
– Ворожея зарабатывает этим много лет, список потенциальных жертв огромен, некоторые из них были больны с десяток лет назад, вы просто не успеете отследить всех! Благодаря тому, что вы навели здесь такой шорох, наш убийца может решить, что продолжать следить за выбранной жертвой небезопасно.
– Думаешь, мы его уже спугнули? Мы стараемся действовать незаметно, наши люди среди посетителей всё время сменяются, журналы мы оставили на месте, только копии сняли… Да ты и сам знаешь, как это делается, – вспышка раздражения уже прошла, и Филипп легко переключился на привычное обсуждение вариантов с напарником. Они всегда спорили, когда вели расследование – и, как правило, очень конструктивно спорили. Кажется, ему этого не хватало. – У ворожеи алиби, но убийцей может быть её помощник, он-то наверняка понимает, что мы не просто с улицы пришли. Если спугнуть его сейчас – он заляжет на дно, и мы его не найдём.
– Нет, он убивает по определённым числам каждый год, это что-то личное, если у него навязчивая идея, он не сможет так просто от неё отказаться, – иногда то, насколько уверено Вальдес говорил о предполагаемых действиях психически нездоровых преступников, даже немного пугало. – Вы выяснили, каким образом он их находит?
– Да, и мы уже установили личность нашей безымянной жертвы. Все они были записаны в журналах под настоящими именами, всех нетрудно было найти в телефонных справочниках, соцсетях и на тематических формах, посвящённых раковым заболеваниям. Никто из них особо не заботился о сокрытии личности.
– Значит, он выбирал тех, кого было проще всего вычислить и узнать, помог ли им амулет.
– Только одна из жертв в открытую заявляла, что ей “помогли звёзды”. Остальные либо упоминали это как “и что я только ни пробовал, даже ходил к ворожее”, либо вовсе скрывали – видимо, после выздоровления начинали смотреть на своё поведение в более рациональном ключе… Ротгер, откуда ты на самом деле взял амулет? Я видел, ты носил этот шнурок в больнице, но не мог же ты в самом деле думать…
– А я всё гадал, купишься ты на это или нет! – легко рассмеялся Вальдес, вытаскивая шнурок из-под рубашки и разглядывая красную звёздочку. – Нет, это принадлежало моему соседу по палате, я увидел такую у тебя на столе и вспомнил о нём. На моём шнурке висело кое-что другое.
– Что?
– Талисман на удачу, – подмигнул Ротгер.
– Если убийца выбрал жертву давно, он мог уже перестать здесь ошиваться – и тогда он точно не знает, что полиция следит за салоном, – вернулся к прежней теме Аларкон. – Однако если он появлялся в салоне с определённой периодичностью, то скорее всего, он продолжает это делать и до, и после убийств, чтобы не вызывать подозрений.
– Если он ещё здесь, то может что-то заподозрить, но от убийства не откажется – не сможет, – убеждённо заявил Вальдес и, кажется, хотел добавить что-то ещё, но передумал и вместо этого снова подмигнул: – А вам будет удобнее следить, если я буду отвлекать внимание на себя.
– Ну-ну, – хмыкнул Филипп, – ты думаешь, я не понимаю, что ты пытаешься сделать? Больной, излечившийся от рака благодаря чудодейственному вмешательству звёзд, да ещё и охотно кричащий об этом на каждом шагу! Ты использовал все известные нам триггеры преступника. Идеальная приманка. Была бы, если бы у нас не оставалось всего четыре дня до убийства, а ты не назвался чужим именем. Даже если ты каким-то образом взял это имя из журнала – убийца всё равно проверит тебя по сети и поймёт, что это подстава. Фотографии, несовпадение фактов из жизни… Это не сработает, Ротгер, так что будь добр, прекрати путаться под ногами.
– Хорошо, я ничем тебе не помогу, но ведь не так уж и сильно я мешаю, верно? Привлекаю к себе внимание, отвлекаю его от вас… Не вижу никакой проблемы. Мне надо заняться каким-нибудь делом, ты же знаешь, – Вальдес улыбался совершенно честно и невинно.
Аларкону не нравились слова напарника, но в офисе ждали просто тонны информации, которая требовала переработки, и данные десятков людей, которые могли быть убиты в ближайшем будущем. Ротгер, в конце концов, был взрослым человеком и опытным полицейским, а странными методами и нестандартными подходами выделялся всегда. Так что на этой ноте они разошлись каждый по своим неотложным делам.
***
Ищейки сновали вокруг, как стая шакалов в поисках падали, засовывали свои головы буквально везде, вынюхивали, искали его, искали… И не видели. А он был здесь, прямо перед ними, смотрел на них, разговаривал с ними – и его не замечали. Но они мешали. Они смотрели списки – он сам видел. Наверняка проверяли всех, кого он успел приметить – но он был хитёр. Несколько страниц были ещё в прошлом году надёжно и незаметно удалены из журналов – как раз на такой случай. Тех он оставил на десерт – самые наглые, самые не заслужившие. Время почти наступило, и он забрал бы кого-то из них – если бы не этот. Такой шумный, такой восторженный. Такой самоуверенный. Как будто весь мир крутится вокруг него. Так радовался, что звёзды его наградили. Его не стоило награждать новой жизнью, нет, такие как этот должны сиять в небесах, звёзды ошиблись, они должны были забрать его, должны… Он им покажет.
Это опасная цель, потому что ищейки совсем близко, они его видели, они поймут… Но этот слишком идеален. У этого – больная кровь. Совсем как была у неё. Только этого оставили, а её забрали. Невозможно удержаться. Этот должен засиять. Должен засиять как можно скорее. Пусть засияет сегодня ночью, к полуночи – это будет уже тот самый день, но раньше, чем ожидают ищейки. Они не успеют, ни за что не успеют, а он насладится, наконец, правильным сиянием. И быть может, тогда звёздам будет довольно доказательств. Сегодня ночью.
***
Филипп устало вздохнул и закрыл папку. Было уже шесть тридцать вечера, и он остался чуть ли не единственным детективом в Управлении – остальным сегодня предстояла весёлая ночка на крупном задержании, планировали накрыть целую банду. Филипп в деле не участвовал – ему хватало забот с серийным убийцей, так что он воспользовался наступившей в офисе тишиной, чтобы снова просмотреть все материалы. Когда информация обо всех потенциальных жертвах была обработана и разложена по полочкам, в группе риска оказались немногие. За вычетом тех, кто уже успел умереть, так и не дождавшись чудодейственной помощи, кто всё ещё продолжал лечение, кто переехал в другой город и тех, кто попросту указал для записи в журнал ненастоящее имя, оставалось всего семнадцать человек. За каждым из них уже приглядывал оперативник, но не было похоже, чтобы за ними следил кто-то ещё. Полиция могла спугнуть преступника своим расследованием, но Вальдес был прав – маньяк с навязчивой идеей не сможет остановиться из рациональных соображений. Надо было копать дальше, решающий день наступал уже завтра, а зацепок по личности преступника всё ещё не было. Кстати, о Вальдесе… Аларкон снова открыл папку с анкетами тех, кто числился умершим от болезни. Имя, которым назвался в салоне Ротгер – Карлос Медина, – принадлежало, похоже, тому самому соседу по палате, чьим медальоном неугомонный Бешеный продолжал размахивать перед лицами посетителей магического салона последние пару дней. Парень был довольно сильно похож на Вальдеса – кожа, волосы, некоторые черты лица… Неудивительно, что мадам Яшмин его “узнала”, с её-то зрением. Но убийца должен был получить и другую информацию, он собирал данные по сети, и в этом плане легенда Вальдеса казалась провальной… На первый взгляд. Филипп задумчиво побарабанил пальцами по папке и пересел за компьютер.
Самой популярной соцсетью в Талиге были “Однокорытники”. На имя Карлос Медина сразу нашлось несколько сотен совпадений.
– Так, посмотрим. Дата рождения, город, что там ещё есть у него в анкете? Школа, институт, место работы… Твою мать, Вальдес!
Проклятый Бешеный подменил всё: фотографии, номер телефона, тщательно расписал все места, в которых часто бывает, даже указав точное время, когда его можно там найти… Филипп крутанулся на стуле и уставился на второй стол, пустовавший уже год. Он так старался доказать самому себе, что отлично справляется с работой и без Вальдеса, что совсем забыл, насколько эффективнее они справлялись с этой же работой вдвоём. Подшучивания коллег по поводу отсутствия напарника могли серьёзно задеть, но какое это имело значение? В их команде оба они знали, в чём заключается сильная сторона каждого, и всегда распределяли обязанности, исходя именно из этих соображений. Ругались порой до хрипоты, не понимая друг друга, иногда и специально доводили – но всегда, всегда работали вдвоём, не растрачивая попусту силы на то, чтобы доказывать себе или другим собственную самостоятельность. Глубоко вздохнув, Аларкон поднялся и, решительно отмахнув в сторону папки с анкетами потенциальных жертв, собрал все материалы по посетителям и работникам салона и отправился в информационный отдел перепроверять информацию по всем базам данных. В конце концов, нетрудно полностью сосредоточиться на каком-то одном аспекте дела, если вторую часть работы возьмёт на себя проверенный и надёжный напарник.
***
Телефон зазвонил поздно вечером, когда Олаф, закончив свою смену, уже надевал куртку, чтобы пойти домой. Он успел просунуть руку только в один рукав и как раз перехватил этой рукой сумку, чтобы одеться до конца, поэтому отвечать на звонок ему было неудобно. Но звонил Вальдес – на него в телефоне Кальдмеера ещё со времён госпитализации стояла отдельная мелодия. Когда терапия давалась Бешеному особенно тяжело, и видимых улучшений какое-то время не было, Ротгер попытался окончательно отгородиться от всех, смеясь одинаково громко, когда чувствовал себя лучше и когда его состояние значительно ухудшалось, так что понять хоть что-нибудь по его внешнему виду стало попросту невозможно. Если только он не падал прямо вам на руки из-за того, что у него слишком сильно кружилась голова для пеших прогулок даже по коридору, но он был слишком упрям, чтобы об этом сказать. Тогда-то Олаф, подгадав момент и воспользовавшись минутной слабостью друга, взял с Вальдеса обещание, что какими бы ни были очередные вести о прогрессе в его лечении, тот сперва позвонит Кальдмееру и сообщит их, а уже после примется делать вид, что вовсе ничего не происходит. Тогда же у Олафа выработалась привычка отвечать на звонки Ротгера в любое время суток и сразу же. Поэтому ещё прежде, чем он успел сделать что-либо осознанно, его руки уже бросили сумку под ноги и потянулись к телефону.
– Да, я слушаю.
– Олле, как хорошо, что ты взял трубку! Ты представляешь, сегодня никто не хочет со мной разговаривать! – голос Вальдеса был весел и беспечен, но на часах было почти десять вечера, а Ротгер, каким бы бесцеремонным он порой ни казался, всегда первым делом извинялся, если звонил так поздно.
– Неужели? – хмыкнул в ответ Олаф, прижимая трубку к уху плечом и застёгивая куртку. Он скорее чувствовал, чем слышал в голосе Вальдеса какую-то едва различимую фальшь, легчайшее несоответствие между словами и интонациями.
– Да, я искал Липпе, но он не берёт трубку, и все остальные тоже не отвечают, – Кальдмеер всего пару раз слышал, чтобы Ротгер называл своего раздражительного напарника уменьшительным именем, и точно знал, что Вальдес делает это только в личном разговоре, а не когда беседует с кем-то третьим. – Хотел сказать ему, что наша завтрашняя встреча, кажется, внезапно перенеслась на сегодня, и было бы неплохо, если бы он её не пропустил.
Олаф, уже успевший выйти на улицу и сделать несколько шагов по направлению к остановке, резко остановился. Завтрашняя встреча… Он знал очень мало подробностей о самостоятельном расследовании Вальдеса, зато то немногое, о чём знал, запомнил очень хорошо. А завтра было шестнадцатое.
– Ты не можешь говорить прямо? Где ты?
– Здесь на берегу довольно сильный ветер, мне волосы лезут в глаза и рот. Надо бы собрать их… Я уже отрастил целый хвост, представляешь? А ещё совсем недавно вроде лысым ходил… – смеялся в ответ Ротгер.
– …Ты можешь просто уйти оттуда?
– Нет, у меня ещё есть незаконченные дела сегодня. Я их давно планировал, знаешь, не хотелось бы откладывать, – Олаф наконец понял, какое противоречие зацепило его в словах Вальдеса. На самом деле это нельзя было понять по голосу – в такие моменты голос Бешеного не менялся, выдавая ровно те интонации, которых от него хотели. Менялись глаза. Кальдмеер был абсолютно уверен, что прямо сейчас в глазах Ротгера плещется тот самый безумный азарт погони, остаточные искры которого ему порой доводилось замечать, когда друг приходил в травмункт после очередного задержания.
– Я тебя понял. Что ещё передать Аларкону?
– Ммм, думаю, он сможет найти меня, если выйдет на связь.
– Ротгер, только не делай глупостей!
– Я не…
Звонок оборвался.
Коротко ругнувшись, Кальдмеер набрал номер снова. Гудки шли, но трубку никто не взял. Личного номера Аларкона у доктора не было, но, насколько он понял ситуацию, это всё равно бы ему не пригодилось – раз уж Вальдес не смог туда дозвониться. К счастью, отыскать номер Центрального полицейского управления было нетрудно.
– Мне нужен детектив Аларкон. Это срочно.
Перенесённая встреча. Хвост. Набережная. Зажимая плечом возле уха телефонную трубку в ожидании ответа, Олаф взмахнул рукой, подзывая такси.
продолжение в комментариях