Эта музыка будет вечной

Много бессвязных восторгов

Так было всегда с тех пор, как вышел первый фильм. Кажется, к тому времени я успела перечитать трилогию уже несколько раз, но сколько точно - не помню, давно это было, да и неважно. А после выхода первого фильма перечитала ещё раз - захотелось просто нестерпимо. А потом захотела пересмотреть фильм. А потом уже и второй вышел, и после него я снова перечитала книги, а потом третий, и... ну вы поняли.
С тех пор всегда пересматриваю фильм после перечтения книги, или перечитываю книгу после пересмотра фильма. Не верю я, что книги надо читать один раз, а потом двигаться дальше, читая что-то новое - как мне сказали однажды. Я считаю, что если книга не стоит того, чтобы её перечитывать, то она не стоила того, чтобы вообще её читать.
К чему это я?
Ну вот не собиралась я читать на ФБ фики по ВК-фандому. Никогда вообще их не читала (кроме дневников Братства Кольца, но это же стёб). А тут наткнулась на такой восхитительный броманс про Леголаса и Гимли. И они там были настолько живые, настолько настоящие, ну вот прямо верилось, что так оно всё и было - то, что осталось за кадром и в фильме и в книге. Всегда питала слабость к историям такой эпичной дружбы - именно дружбы, потому что даже самые эпичные романтические истории (вроде тех же Берена и Лютиен) цепляют меня меньше. А ВК - это история про дружбу. Не только этих двоих, и не только про дружбу, конечно - но я снова окунулась в ту самую атмосферу, и меня было уже не остановить.
И снова всё началось заново, а тут у меня как раз завалялась режиссёрская версия, которую я смотрела несколько дней - когда было свободное время. И, кажется, это был первый раз, когда я смотрела с субтитрами. И больше я с озвучкой смотреть вообще не смогу. И смотрелось всё с перерывами на "я должна остановиться и поорать, потому что я слишком в восторге". И я сама не понимаю, как спустя столько просмотров/прочтений я продолжаю оставаться в таком восторге. Мерри и Пиппин - моя вечная любовь, без них было бы ужасно скучно. Великолепное первое появление Арагорна - и вообще, как же я благодарна сыну Вигго за то, что мы в итоге получили именно такого Арагорна. Вечные препирательства Гимли с Леголасом - а потом Леголас угрожает убить Эомера, если тот только тронет Гимли. И после просмотра СтарТрека не могу воспринимать Эомера адекватно, да простит меня Урбан Сцены с Фарамиром и Боромиром, которые совершенно напрасно, по-моему, вырезали из основного фильма, даже заставляют взглянуть на Боромира другими глазами - и теперь он нравится мне гораздо больше. Огромные глазищи Фродо - ну, это было всегда))) Вечная ненависть к Денетору - тут вообще ничего не изменилось. Та сцена, где Фарамир идёт на верную смерть, а Денетор сидит и жрёт - именно жрёт, и у него сок от помидорки по подбородку стекает - каааак же мне хочется его прибить в этот момент.... Я не могу остановиться
А не перечитать ли мне книгу?
Если тебе нужны друзья, которые тебя ни в воде, ни в огне не бросят, – можешь смело на нас положиться. И тайну ты нам можешь смело доверить – уж мы-то не проговоримся, даже если ты сам однажды не выдержишь и сломаешься. Но если ты ищешь таких, что предоставят тебе одному выпутываться, когда случится беда, а сами потихонечку смоются, – мы тебе не подходим. Понимаешь, мы твои друзья, Фродо. (с) Мериадок Брендибак

@темы: ВК, ФБ-2015

---

А ЗФБ не за горами

Коротко о том, как после полугодового перерыва я сходил на ОЭголик почитать, чего пишут о ЗФБ. Думаю, и следующие полгода меня туда точно не потянет.



Ну где ж ещё проникнуться атмосферой фандома и набраться вдохновения для предстоящей Зимней Битвы, как не там?

Мне было глубоко фиолетово, на какой площадке писать, лишь бы писать. И читать интересующие меня фандомы я тоже пойду на любую площадку, лишь бы они писали. А любители швыряться грязью под прикрытием анонимности всегда найдут, что изгадить.

@темы: отблески этерны, ЗФБ-2016

---

Утащу хоть ачивок, для поднятия бодрости и боевого духа.





ВОИСТИНУ!


Это правда


Марикьяру не нашла((((

@темы: отблески этерны, ФБ-2015

---

Утро добрым не бывает

Вчера на работе переезжали на новый офис, в процессе ещё умудряясь делать собственно работу. Традиционно заявилась в офис первая и сижу тут теперь в окружении наваленных по всему помещению коробок, столов, шкафов и кресел. Чтобы добраться до стола, где временно расположился чайник, надо выполнить квест "Прохождение лабиринта". И левелапнуться по дороге, потому что обратно придётся идти с полной кружкой. Я понятия не имею, где большая часть нужных мне документов, здесь страшно холодно, и я вчера потянула какую-то мыщцу на руке, пока таскала коробки, так что рука теперь еле двигается.
А ещё я собиралась на WTF с командой ВМФ, но WTF внезапно отменили.
Утро добрым не бывает, я же говорила.

@темы: нытьё

---

19.09.2015 в 19:07

Пишет  Isabelle80:

флешмоб^^

Секретный флешмоб

Суть. Время раскрывать секреты! Поведайте 5 случайных фактов о себе, 4 из них должны быть правдой, 1 - выдумкой. Можете не признаваться, который факт был придуманным, или рассказать, если кто-то об этом спросит. Осальте 5 человек, которых вам хотелось бы узнать получше.
Угадаете, что из сказанного - неправда?

Осаливаю (ежели они это увидят, впрочем, добровольно):  Mutineer,  Tia-T@i$a,  Ajsa,  Wednesday_@ddams,  Futbolerka

Ладно, меня редко осаливают во флешмобах, так что почему бы и да

1. Я панически боюсь высоты
2. Я получила травму головы из-за вязания
3. Я христианка и хожу в церковь
4. Я всегда впадаю в осеннюю депрессию с приходом сентября
5. Я сплавлялась по горной реке во время наводнения

Ну, всех, кого могла бы осалить я, уже осалили, так что я не буду))

@темы: дело было вечером, делать было нечего

---

Притяжение душ

Название: Притяжение душ
Автор: Tia-T@i$a
Размер: миди, 4619 слов
Пейринг/Персонажи: Арно|Валентин, упоминаются Эмиль|Лионель, Йоганн|Норберт, Арно-ст./Арлетта
Категория: джен
Жанр: Soulmate-AU, броманс, ангст, флафф, Hurt/comfort
Рейтинг: PG-13
Статус: закончен
Краткое содержание: У каждого человека в этом мире где-то существует вторая половина души. Две половины всегда будет неудержимо тянуть друг ко другу, даже если им не суждено встретиться. А повстречать свою родственную душу - разве не это то, о чём мечтает каждый человек? Или всё же не каждый?
Дисклеймер: отрекаюсь от всего.
Примечание: Это приддоньячная часть из серии соулмейта по Кэртиане. Также есть вальдмеерная история в двух частях: первая лежит здесь, вторая здесь.

Cause it's you and me, and all other people,
With nothing to do
Nothing to lose.
And it's you and me, and all other people
And I don't know why
I can't keep my eyes off of you.

Потому что это - мы с тобой, а это - все остальные люди,
А больше нет ничего,
Нечего терять.
Это - мы с тобой, а это - остальные люди,
И я не знаю, почему
Я не могу отвести от тебя взгляд.
Lifehouse – You and me

Estamos tan cerca
Y estamos tan lejos
Compartimos todo
Y a la vez tan poco
Y no es que no importe
Sentirte a mi lado
Pero es tan difícil
Esto que ahora siento

Мы так близки,
Но и очень далеки.
Делим всё,
Но и ничего.
Неправда, что мне не важно
Чувствовать тебя рядом,
Но это так трудно -
То, что я сейчас чувствую.
Erreway - Amor de engaño

–…Вопреки высказываемому некоторыми недалёкими людьми мнению, метка, обозначающая родство душ, вовсе не определяет и ни в коем случае не навязывает отношения – она лишь обозначает уже существующую связь, которая в момент соприкосновения рук укрепляется и становится очевидной…

Ментор вещает прописные истины – строго по учебнику, слово в слово – таким напыщенным и занудным тоном, что начинает сводить зубы. К сожалению, эти лекции являются обязательными для всех унаров, и никого не интересует, узнают ли те из них хоть что-то новое. Арно с большим трудом удаётся подавить зевок. Поскольку столь блекло и неинтересно описываемую лектором парную метку на ладони имеют и его родители, и оба старших брата, Савиньяк в подобных поучениях вряд ли нуждается. Скучая, он украдкой смотрит по сторонам: большинство унаров даже не пытаются слушать ментора – Альберто, к примеру, и вовсе откровенно дрыхнет, спрятав голову за учебник. Йоганн и Норберт, как и все близнецы, имеющие метки на ладонях с рождения, а потому к теории закономерно равнодушные, негромко посмеиваются между собой. Кто-то перекидывается бумажками через проход, кто-то перешёптывается. Слушают, кажется, только два человека: Ричард, восторженно уставившийся в пространство прямо перед собой и явно воображающий свою пока не найденную вторую половину, как минимум, королевой, и Валентин, сосредоточенно записывающий что-то в тетрадь. “Конспектирует”, – ехидно думает Арно и тут же забывает об этом – Придд интересует его не больше, чем занудная лекция. Которая, невзирая на полное отсутствие ученического энтузиазма, отчего-то накрепко отпечатывается в памяти виконта Сэ.

***

…Каждая пара меток уникальна и имеет отличные от других размер, узор и оттенок. В случае смерти одного из связанных меткой, на руке оставшегося в живых она приобретает траурный чёрный цвет…

В раннем детстве младший младший Савиньяк какое-то время уверен, что, поскольку он единственный в семье лишён метки, с ним что-то не так. И как-то раз даже пытается изобразить на собственной ладошке чернилами такой же рисунок, какой украшает руки Лионеля и Эмиля. Эмиль долго смеётся, а Ли, оттирая накрепко въевшиеся в кожу чернила с ладони брата, очень серьёзно объясняет тому, что когда он найдёт свою родственную душу, их метка будет выглядеть совсем по-другому. Узор на ладонях братьев похож на цветы – серые и белые, расцветающие из середины ладони. Бутоны белых имеют широко раскрытые округлые лепестки, а бутоны серых – заострённые узкие листья. У Арно всё равно не получилось их как следует срисовать, поэтому он решает не повторять попыток. А после смерти отца и вовсе начинает настороженно относиться даже к самой идее родства душ: он часто замечает, как мать непроизвольно подносит ладонь с почерневшей меткой к губам и дышит на неё – словно пытается отогреть окоченевшую на морозе руку дыханием. Внезапно оставшийся единственным носителем традиционного семейного имени младший сын смутно помнит, что раньше метка была переливчато-красной, а рука – очень тёплой. Тогда Арно впервые думает, что иметь метку на руке, быть может, не так здорово, как ему казалось раньше.

***

…Между этими двумя людьми существует особого рода связь, выходящая за рамки обычно принятых человеческих отношений, поэтому, в зависимости от собственных устремлений, каждая пара самостоятельно выбирает, чем именно станет эта связь для них…

В армии наглядно демонстрировать наличие или отсутствие метки не принято – впрочем, даже среди чуждых военному делу людей некоторые предпочитают носить перчатки, но в армии это – обязательная часть униформы. Вопреки повсеместно распространённым романтическим заблуждениям, родственные души едва ли даже в половине случаев становятся друг для друга возлюбленными. Очень часто связь душ порождает невероятно крепкую дружбу, и потому в армии людей, связанных таким образом, почти всегда направляют служить в один полк. Новоиспечённый теньент Сэ, вдоволь насмотревшийся на идеально слаженную работу подобных пар, приходит к неожиданному выводу, что сражаться плечом к плечу со своей родственной душой одновременно замечательно и ужасно. Потому что солдат и офицеров, с остекленевшим бездумным взглядом бросающихся в бой, чтобы тут же отправиться вслед за навсегда ушедшей половинкой души, Арно тоже успел повидать достаточно. “Зависеть от кого-то так сильно – это идиотизм”, – решает он в конце концов.

***

…согласно проведённым опросам, абсолютное большинство нашедших свою родственную душу наиболее всего ценят сразу установившиеся с ней близкие, доверительные отношения…

– Полковник Придд за весьма короткий срок успел дважды сменить сторону, – теньент Сэ говорит именно то, что думает, и поэтому, как часто бывает в таких случаях, не думает о том, что говорит: – Мне хотелось бы знать, как скоро он сделает это снова?

Такими обвинениями не кидаются просто так, и Придд выглядит сперва озадаченным, а затем – действительно оскорблённым (на самом деле, Арно бы скорее подумал – обиженным, но как-то совершенно не вяжется это слово с таким холодным и равнодушным герцогом, и потому даже сама идея о подобном с презрением откидывается в сторону). Дуэль прерывается, не успев начаться, Арно получает выволочку, но остаётся при своём мнении, даже поставив на кон сохранность собственных шляпы и желудка – он не доверяет Придду и не допускает мысли, что это когда-нибудь изменится.

***

…незавершённая связь душ часто способствует возникновению между двумя людьми довольно сильного эмоционального напряжения…

Придд холодно кивает при случайных – а других у них и не бывает, не станут же они намеренно искать общества друг друга, в самом-то деле?! – встречах и всё остальное время делает вид, что младшего Савиньяка не существует вовсе. Арно отвечает полковнику абсолютной взаимностью – до тех пор, пока тот не перешёл на сторону Дриксен, Придд теньента Сэ совершенно не волнует. Даже когда возвращается из своей пятой несанкционированной поисковой вылазки (не то чтобы Арно их считает, конечно) насквозь простуженным и после ещё три недели кашляет так, словно вот-вот выхаркает вместе с кашлем свои собственные лёгкие – да и кошки с ним. Арно не собирается беспокоиться об этом.

***

…Некоторые даже полагают, что в определённых случаях эмоции носят исключительно негативный характер – что, разумеется, отвергается научным сообществом, как неподтверждённые фактами досужие домыслы…

В свободное время (которого у теньента Сэ, к его глубочайшему разочарованию, куда больше, чем у полковника Придда) они фехтуют под бдительным присмотром непрестанно ворчащего Ульриха-Бертольда. Не друг с другом, конечно же – с братьями Катершванц. Фехтуют одновременно, и Арно никогда не может удержаться от того, чтобы бросить резкий оценивающий взгляд на полковника – потому что, невзирая на генеральский запрет, их дуэль всё ещё не окончена, – за что, в конце концов, получает грандиозный разнос от непарного Катершванца.

– Если бы фы обратить на свой противник хоть полофину фнимания, который каштый рас уделять полковнику Придду, то не проиграть бы ни один бой, никогда!

Это, разумеется, просто вопиюще несправедливое заявление, и Савиньяк, пылая праведным гневом, отвечает на вопросительный взгляд Придда таким злобным оскалом, что тот даже невольно отшатывается назад, но тут же берёт себя в руки и, холодно кивнув на прощание, покидает тренировочную площадку. Теньент провожает полковника сердитым прищуром ещё сильнее, кажется, почерневших глаз – в последний раз, потому что пялиться на раздражающего его Придда он больше не собирается. Что и доказывает сам себе на следующий же день, игнорируя присутствие Валентина полностью, не удостоив того даже кивком. В запале Арно выигрывает бой у Йоганна вчистую, под конец и вовсе выбив шпагу из рук слегка ошалевшего от такого напора Катершванца. А после тренировки выволочку от Ульриха-Бертольда неожиданно для всех получает полковник. За что именно – Арно не слышит, потому что торопится уйти – подальше от Придда и собственного сомнительного желания обернуться и посмотреть, заметил ли Валентин его сегодняшнюю победу. Потому что ему плевать, даже если не заметил. Конечно, плевать.

***

…встретить свою родственную душу может далеко не каждый, однако, если родственные души волей случая оказываются поблизости, их начинает необъяснимо притягивать друг к другу…

Теперь они сталкиваются почти постоянно: по делу или без оного, на тренировках или во время обеда, когда Арно спешит по поручению Ариго или когда Валентин торопится о чём-то всё тому же Ариго доложить, совершенно случайно или… Нет, Савиньяк уверен, что всё это случайно. Он отводит глаза, чтобы не смотреть на Валентина, чтобы не признавать, что называть того предателем уже не хочется. В честность Спрута всё ещё не верится – Арно не стал бы бросаться такими обвинениями, если бы сам не верил в них. Но заработавший себе звучное прозвище Зараза возвращается из разведок не менее потрёпанным, чем самый рядовой член отряда, смело кидается в любой бой – некоторые из них теньент видит своими глазами, даже с удовольствием участвует, наплевав на приказы, и однажды ловит себя на мысли, что, возможно, он всё же ошибся насчёт полковника. Что он хотел бы ошибиться – и эта мысль, в отличие от первой, действительно пугает его. Потому что когда ты хочешь доверять кому-то, становится не так уж важно, достоин этот человек доверия, или нет. А история Арно-старшего наглядно демонстрирует, какими могут стать последствия, если поддаться дурацкому и наивному желанию доверять. Поэтому Арно-младший отводит глаза, но всё равно замечает, как Валентин поворачивает голову в его сторону каждый раз, когда они оказываются в пределах видимости друг друга – поворачивает буквально на мгновение, чтобы тут же отвернуться, так что Савиньяк думает, что, возможно, у Придда тоже есть свои причины отводить глаза. Но ему некогда размышлять об этом – он уже скачет во весь опор, спеша передать очередной приказ. А подумать о мотивах поведения некоторых спрутов Арно сможет позже. Когда они снова встретятся. Совершенно случайно.

***

…считается также, что родство душ позволяет людям понимать друг друга лучше, чем кого бы то ни было…

Валентин только что вернулся с продлившейся чуть ли не на сутки дольше запланированного разведки и теперь быстро и чётко докладывает о результатах поиска генералу Ариго, а заодно и Райнштайнеру, волей случая оказавшемуся рядом. Арно, как раз закончивший свой доклад перед появлением Придда, уже должен был уйти, но он пользуется тем, что генералы обратили всё своё внимание на полковника, и остаётся. Новости Валентин принёс обнадёживающие, но Савиньяка волнует не это. Выслушав доклад, Ариго быстро переглядывается с бергером и начинает говорить:

– Думаю, в сложившейся ситуации стоит отправить полковника Придда…

– В лазарет, – не выдержав, перебивает его Арно и тут же получает в ответ три резких взгляда. Но если два из них удивлены и возмущены наглостью теньента, то третий – Валентинов – кажется скорее смущённым.

– Ты что-то сказал? – грозно хмурится Ариго, явно давая зарвавшемуся адъютанту шанс сделать вид, что его тут вообще не стояло, и в разговоры командования он без спросу не лез.

– Я сказал, что стоит отправить полковника Придда в лазарет. Он ранен, – не сдаётся теньент, нахально сверкая чёрными глазами.

– С чего ты взял? – генерал косится на побледневшего и вытянувшегося по струнке Валентина, который, конечно, выглядит несколько потрёпанным и усталым, но и на умирающего, в общем-то, никак не смахивает.

Арно тоже смотрит на полковника и пожимает плечами. Он думает, что это очевидно: потому что голос Валентина чуть тише и не такой твёрдый, как должен бы быть; потому что на лбу у него явно испарина, а не пот от быстрой ходьбы; потому что обычно полковник держит спину идеально прямо с раздражающей лёгкостью и непринуждённостью, а не так, словно к ней – спине – привязана палка, мешающая сгорбиться… Савиньяк считает, что это должно быть видно любому, и не понимает, почему такой проницательный человек, как Ойген Райнштайнер, ничего не заметил. Впрочем, проницательности того вполне хватает, чтобы приказать:

– Полковник Придд, доложите о вашем физическом состоянии.

– Небольшие повреждения рёбер, мой генерал, это не помешает мне…

– В лазарет, – коротко обрывает его Ариго, устало проводя рукой по лицу.

Уходя, Валентин бросает на Арно взгляд, выражающий почти детскую обиду, так что Савиньяк практически всерьёз ожидает, что его сейчас назовут ябедой, и с трудом удерживается от того, чтобы показать Придду язык.

“Небольшие повреждения”, конечно же, оказываются переломами, и если у Арно и есть какие-то комментарии по поводу того, что Валентин успешно избежал вражеской пули, но умудрился свалиться при этом под копыта собственной лошади, он благоразумно держит их при себе, когда навещает полковника в лазарете.

*

А несколько недель спустя они медленно едут бок о бок, крепко удерживая стремящихся выяснить отношения лошадей, и разговаривают о Лаик, о призраках, о Багерлее… Почти полночь, кругом тишина, мертвенно-бледный свет луны делает свисающие ветви деревьев похожими на чудовищные лапы, а дорогу, по которой Арно ещё предстоит возвращаться обратно, – на какую-нибудь тропу выходцев из страшной сказки. Нет, младший Савиньяк не боится ни темноты, ни ночных дорог – он вообще всегда был на удивление равнодушен к подобным вещам, однако после жутковатых разговоров даже ему становится изрядно не по себе. Но разговор окончен, и Валентин уже добрался до места своего ночлега, поэтому Арно собирается попрощаться, когда буквально натыкается на слишком оценивающий и понимающий взгляд Придда. “Если он сейчас предложит меня проводить, я его пристрелю”, – думает теньент, но полковник предлагает остаться и выпить, и отказаться причин – да и желания – не находится. А возвращаться обратно под утро, в сером полусвете ещё не показавшегося из-за горизонта солнца – совсем другое дело.

***

…Связь родственных душ окончательно укрепляется и становится явной при первом соприкосновении обнажённых ладоней, что приводит к появлению так называемой метки, а также сопровождается определёнными физическими реакциями, как то: головокружение, учащённое или же, напротив, замедленное сердцебиение, звон в ушах, неконтролируемая дрожь конечностей, жар и прочее…

События следующего дня запоминаются Арно отрывистыми частями: вот они с Каном несутся галопом через поле битвы, вот он разговаривает с кем-то из авангарда, вот мчится обратно к генералу Ариго, успевая вступить с кем-то в схватку по дороге, а вот уже скачет во весь опор к лазарету с раненым Гирке, а потом остаётся подождать Валентина по просьбе последнего. Он стягивает с себя заскорузлые от крови перчатки и перезаряжает пистолеты, в ожидании размышляя о том, под каким соусом будет удобнее слопать несчастную шляпу после битвы, о том, что извиниться перед Валентином стоит, наверное, прямо сейчас, и о том, что не может вспомнить, когда именно стал мысленно называть Придда Валентином, но им давно пора бы уже официально перейти на ты, а то ведь несносный Спрут так и будет… Додумать мысль Савиньяк не успевает, потому что вышеупомянутый Спрут уже приближается к нему быстрыми шагами, на ходу застёгивая перчатки – очевидно, что он спешит, и у него не так уж много времени – как и у самого Арно, впрочем.

Перейти на ты Валентин неожиданно предлагает сам – после битвы, на основании какой-то там древней традиции, насчёт которой Арно не совсем уверен, не придумал ли её Придд вот только что, на ходу, но это не имеет значения, потому что полковник без колебаний пожимает руку, которую протягивает ему виконт Сэ, намеревающийся тут же принести свои извинения по поводу давних обвинений… И слова застряют у него в горле. Валентин ещё что-то говорит, но Арно его почти не слышит, застигнутый врасплох странным чувством: словно тысячи маленьких иголок одновременно пронзают ладонь, зажатую в руке Придда. Абсолютно голую ладонь – пропитанные кровью перчатки так и остались валяться где-то возле Кана – в почти полностью затянутой в перчатку руке. Кроме маленького оголённого участка кожи на запястье – там, где Валентин не успел застегнуть вторую пуговицу, – к которому Арно случайно и так неосторожно прикоснулся самым кончиком пальца. Сердце пропускает удар и устремляется вскачь галопом, и тогда они наконец размыкают руки. Теньент немедленно сжимает ладонь в кулак, словно желая убедиться, что она всё ещё на месте, и замечает, что полковник, едва ли осознавая это, делает то же самое. Лицо Придда остаётся почти непроницаемым, когда он предлагает:

– Не желаете до конца битвы присоединиться к моему полку?

Арно желает, ещё как – а кто бы на его месте отказался променять дурацкую и до оскорбительного безопасную (по меркам Савиньяка, конечно) беготню по поручениям на настоящий бой?! Но одновременно с этим прямо сейчас он желает оказаться от Валентина так далеко, как только возможно, а после этого отойти ещё чуть дальше – для верности. К тому же теньент Сэ состоит в адъютантах и не может самовольно переводить себя на другое место службы. Последнее, на что он обращает внимание, прежде чем вскочить на Кана – то, что Придд всё ещё сжимает правую руку в кулак.

Только убедившись, что отъехал на достаточное расстояние, чтобы его уже нельзя было разглядеть, Арно разжимает ладонь и пристально вглядывается в неё. Полустёртые пятна чужой крови, следы пороха после чистки пистолетов, немного грязи (и такую ладонь он протягивал для рукопожатия?А Придд, однако, оказался не из брезгливых!)… Но в остальном это была всё та же рука, с теми же мозолями и старым, ещё детским, шрамом на безымянном пальце. Показалось. Конечно же, ему показалось. Арно крепче перехватывает поводья и отправляет Кана в галоп – быстрые скачки всегда помогали ему проветрить голову от ненужных мыслей. О том, например, что в первое мгновение ладонь Валентина отчётливо вздрогнула в его руке. И о том, что если Савиньяку что-то и примерещилось, то примерещилось это “что-то” явно не ему одному.

Запоздало вспомнив, что так и не принёс свои извинения – а ведь другого случая, как ни гони от себя эту мысль, может и не представиться, – Арно передаёт их через генерала Райнштайнера. Ладонь, кажется, всё ещё странно покалывает, но он старается это игнорировать, а потом думать о всякой ерунде становится некогда: разбушевавшаяся стихия безраздельно завладевает всем его вниманием. В конце концов смерч преграждает теньенту обратную дорогу, потом Кан застряёт в какой-то топкой грязи, потом они вытаскивают из этой же грязи офицера в дриксенском мундире, а потом что-то всё-таки идёт не так, потому что Арно видит дерево, порывом ветра выдранное из земли прямо с корнем, и это дерево летит прямо на него. В следующее мгновение он чувствует пронзительную боль в голове и правом плече, а затем наступает темнота.

***

…Появление метки укрепляет уже существующую связь столь сильно, что связанные души способны ощущать физическое и эмоциональное состояние друг друга даже на очень большом расстоянии…

Следующие несколько дней (недель? месяцев? он не уверен) Арно способен воспринимать только одно чувство – боль. К счастью, воспринимать её приходится не всё время, а лишь в те краткие моменты, когда он приходит в себя, выныривая из жарких объятий горячки. Кажется, вокруг находятся люди, много людей, они о чём-то говорят, яркие пятна мелькают перед глазами – головная боль мешает открыть их как следует, чтобы разглядеть. Арно тоже пытается что-то сказать, но из горла вырывается только хрип, так что он оставляет попытки и вновь проваливается в забытье.

Когда младший Савиньяк окончательно приходит в себя, вокруг темно, но в этот раз глаза ни при чём – это ночь. Он смутно осознаёт, что, кажется, находится в каком-то походном лазарете – насколько можно разглядеть в весьма скудно освещении, лазарет представляет собой просторный шатёр со множеством лежанок для больных, и все они, похоже, заняты. Попытка приподняться, опираясь на правую руку, бесславно проваливается – рука немедленно подгибается, а плечо взрывается такой болью, что в глазах снова темнеет, в этот раз – до утра.

Утром голова болит всё так же, и пожилой мужчина с суровым лицом и усталыми глазами – лекарь – вправляет Арно плечо и меняет повязку, при этом непрерывно ругаясь на дриксен. В иностранных языках виконт Сэ не силён – более из нежелания учиться, чем по каким-либо другим причинам, – но и его скудных познаний хватает, чтобы помимо нецензурной брани (которая, в отличие от прочих слов, выучивалась в своё время как-то сама собой) разобрать некоторое количество необходимой сейчас как воздух информации. Во-первых, он в плену – что, в принципе, с наступлением утра стало очевидно и без лишних объяснений. Во-вторых, плечо у него то ли сломано, то ли выбито из сустава, то ли и то и другое сразу, и двигать правой рукой не следует хотя бы потому, что в следующий раз сердобольный лекарь заново вправлять кости не будет. В-третьих, у лекаря есть занятия поважнее, чем возиться с никому здесь не нужным пленником, поэтому всё, что сейчас от этого пленника требуется – лежать тихо и не мешаться. Лежать громко Арно не смог бы при всём желании – напротив, он с удовольствием приглушил бы и все остальные звуки вокруг, потому как даже самый тихий из них ощущается, как удар по голове. Что именно не так с его головой из слов лекаря Савиньяк не понял вообще ничего, хотя, конечно, по некоторым симптомам – вроде воспоминания о летящем прямо в него дереве, окровавленных бинтов на лбу и непрекращающейся боли – можно сделать предположение, что досталось этой части тела не в пример сильнее, чем всем остальным.

Арно лежит, стараясь лишний раз не двигаться, потому что любое движение вызывает резкую тошноту и новые приступы головной боли. Он старательно прислушивается к любым разговорам, которые до него доносятся, и думает о том, что по возвращении домой (а под домом он, конечно, подразумевает родимую армию) всерьёз возьмётся заполнять пробелы в своём образовании. Из более-менее полезной информации Савиньяк выясняет только, что вытащенный им офицер был чем-то весьма ценен для “гусей”, и это благодаря ему раненого талигойца держат в лазарете, переводя на него и без того стремительно редеющие запасы лекарств. Ещё Арно думает о том, что всезнайка-Придд на его месте наверняка сумел бы почерпнуть гораздо больше ценных сведений. И зачем-то о том, что Валентин наверняка не отказался бы помочь ему в изучении “гусиного” языка. Впрочем, последняя мысль немедленно с позором изгоняется из многострадальной головы, зато на смену ей вновь приходит воспоминание о последней встрече с полковником. Ладонь тут же отзывается лёгким покалыванием, но, как и в предыдущие восемнадцать раз, ничего, похожего на метку, на ней не видно. И, как и в предыдущие восемнадцать раз,Арно думает, что ему, должно быть, просто показалось. Хотя с каждым разом его уверенность в этом тает, уступая место всё более крепнущему подозрению, что метка непременно появится, если повторить рукопожатие, когда – если – на Придде не будет перчаток.

Виконт Сэ никогда не пытался найти свою родственную душу. Откровенно говоря, никогда не хотел. Он не знает, хочет ли этого сейчас, но осознание, что у них с Валентином, быть может, единственных в целом мире (хотя, конечно, нельзя утверждать наверняка, что прецедентов никогда не было) есть выбор, несколько обескураживает. Арно внезапно вспоминает, что герцог Алва никогда не снимает перчатки на людях. Эмиль говорил, что это порождает при дворе множество сплетен о том, есть ли у Первого Маршала метка на руке и с кем она его объединяет, но правда заключается в том, что никакой метки нет – и не будет, потому что Рокэ этого не допустит. Это тоже своего рода выбор, и, попав в армию, младший Савиньяк начал прекрасно понимать Алву: здорово иметь рядом самого надёжного в мире напарника. Но как же ужасно от этого напарника зависеть. И как же кошмарно должно быть его потерять.

В лазарете явно не хватает мест – Арно понимает это, когда в голове проясняется достаточно для того, чтобы оторвать её от подушки и оглядеться при дневном свете. Раненых не просто много – их очень много, и даже несведущему в медицине теньенту очевидно, что многие из них не выживут. Он смотрит на мрачное лицо лекаря, когда тот недовольным тоном осведомляется у пленника, не нужна ли тому притупляющая боль настойка, и видит какую-то тоскливую безнадёжность в усталых, колючих, но добрых глазах. Лекарь предлагает настойку каждое утро, когда обходит всех пациентов. Каждое утро Арно упрямо от неё отказывается, прекрасно понимая, что вокруг слишком много людей, которым гораздо хуже, чем ему, а лекарств и без того не хватает. Мэтр Хоффманн – так зовут лекаря его немногочисленные помощники – бурчит что-то явно неодобрительное, но никогда не настаивает.

Арно переводят из лазарета к остальным пленникам, как только его перестаёт выворачивать наизнанку при попытке встать с постели. Пленных держат в нескольких хорошо охраняемых палатках; в той, где оказался теньент Сэ, вместе с ним обитает ещё десяток человек, но ни один из них ему не знаком. Позже он, конечно, исправит это упущение, но пока голова ещё слишком сильно болит для того, чтобы связно разговаривать. Савиньяк сворачивается под одеялом, обхватив голову здоровой рукой, и старается не думать о том, сколько потерь понесла талигойская армия в том же самом сражении, которое переполнило лазареты дриксов. Пытается заставить себя не видеть перед закрытыми глазами лица людей, которых он, быть может, больше никогда не встретит. Арно чувствует, как внутри него что-то скручивается в тугой болезненный комок, не давая дышать. И он цедит воздух сквозь зубы и заставляет себя вернуться к обдумыванию гипотетического выбора: хочет ли теньент Сэ быть навсегда связанным меткой именно с полковником Приддом, или нет. Он рассматривает эту мысль со всех сторон, смакует, пробует на вкус, никогда не приходя ни к какому однозначному выводу. Потому что в глубине души – там, куда Арно теперь запрещает себе заглядывать – знает, что, приняв решение, будет вынужден столкнуться лицом к лицу с вопросом, ответ на который жаждет получить с пугающей его самого силой: выжил ли после битвы Валентин?

Арно Савиньяк – внук, сын и брат военных; он с первого дня пребывания в армии чувствует себя там лучше, чем дома; он всегда отдавал себе отчёт в том, что на поле боя люди, вообще-то, умирают, что умереть может любой из них в любой момент; ему уже доводилось терять тех, с кем ещё вчера сражался бок о бок, и он никогда не считал себя склонным к длительным и глубоким переживаниям по этому, да и по любому другому поводу. Арно Савиньяк оказался совершенно не готов к мысли о том, что Валентин Придд может быть уже давно и безнадёжно мёртв, и он, Арно, не знает об этом, потому что на его руке нет внезапно ставшей необходимой как воздух метки.

Мысль о том, что эта метка, быть может, не нужна самому Валентину, приходит Савиньяку в голову много позже.

***

…и как говорят о связи родственных душ поэты, “отношения эти ближе родства, крепче дружбы и сильней любви. И нет никого, кто познал бы их и пожалел об этом”…

Арно дописывает последнее слово, оставляет в конце жирную кляксу вместо точки и сворачивает письмо, не удосужившись его перечитать. От долгой утренней тряски в седле голова снова начала болеть, хотя почти не беспокоила его последние несколько дней. На прощание лекарь едва ли не на пальцах объяснил без пяти минут бывшему пленнику, что боли пройдут ещё не скоро, но легкомысленный Савиньяк не задумывался об этом, пока под конец пути от боли не начало двоиться в глазах. Именно поэтому ему сперва показалось, что встречать его явились оба старших брата, и он с тоской представлял себе двойную порцию нотаций, пока не понял, что брат перед ним только один – старший старший. Что, впрочем, от нотаций не избавило.

Он предпочёл бы, чтобы его встретил Эмиль. Или генерал Ариго. На худой конец – Райнштайнер. Ему плевать, насколько это плохо с моральной точки зрения – предпочитать чужих, в общем-то, людей родному брату. Потому что, возвращаясь после плена и ранения, хочется, чтобы тебе хотя бы обрадовались. А не отчитывали так, словно ты нашкодивший пятилетний мальчишка, а не офицер армии. Ли в выражениях особо не стеснялся, так что к концу короткой, но информативной речи, из которой явственно следовало, что младший брат двух генералов, по меньшей мере, неизлечимый идиот, означенному младшему брату меньше всего на свете хотелось рассказывать о том, как он вообще очутился в плену, не говоря уже о ранах. Плечо у него зажило полностью, а некрасивый шрам на лбу удачно закрывали отросшие волосы, так что неудобных вопросов легко удалось избежать, а вот унизительного заточения в казарме до тех пор, пока не будет написано длинное и подробное письмо матери – нет.

Младший младший Савиньяк снова чувствует себя ребёнком: когда-то в детстве его точно так же отправляли в свою комнату, оставляя без ужина, когда хулиганские выходки выходили за рамки дозволенного. В другое время он, быть может, наплевал бы на указания старшего из принципа, схлопотав при этом неприятности куда как посерьёзней – с Лионеля сталось бы объявить это нарушением приказа вышестоящего офицера, хотя требование написать письмо матери не имеет к армейской субординации никакого отношения. Но сейчас Арно не до отстаивания собственных принципов – ему надо найти хоть кого-нибудь, кто сможет ответить на вопросы о битве. На один вопрос, который волнует теньента больше всего. Лучше всего, конечно, найти саму причину возникновения этого вопроса, но в слепую удачу виконт Сэ с некоторых пор не верит. Как очень скоро выясняется – напрасно.

Впопыхах натянув перчатки на перепачканные чернилами руки, Арно быстро суёт письмо дежурящему возле казармы офицеру и сворачивает за угол, где едва ли не врезается в несущегося куда-то на полной скорости Придда. Такой скорой встречи ни один из них не ожидал. Какое-то время они стоят и молчат, а потом Валентин медленно поднимает голову, встречаясь взглядом с Арно, и, не опуская глаз, всё так же медленно принимается расстёгивать перчатку на правой руке. Теньент чувствует, как что-то, что, оказывается, всё это долгое время сдавливало его грудь изнутри, не давая нормально вдохнуть, отпускает. Зоркие чёрные глаза быстро оглядывают полковника с ног до головы: растрепавшиеся волосы (никогда прежде не видел Валентина с настолько неаккуратной причёской), синяки под глазами (будто от долгой бессонницы), залёгшая между бровями складка (раньше её не было), ещё с десяток мелочей, не имеющих сейчас значения. И протянутая в сторону Арно рука. Раскрытая ладонь без перчатки. Придд выжидательно смотрит и, кажется, совсем не волнуется о результате, только излишне сильно комкает снятую перчатку второй рукой.

“Я мог бы от тебя отказаться, – думает Арно. – Ты мог бы отказаться от меня”. Но вслух он зачем-то говорит:

– У тебя будет болеть голова.

И, быстро стянув перчатку, протягивает руку в ответ.

– Переживу, – отрезает Валентин.

Ладони загораются огнём, но он греет изнутри, не обжигая. Мир кружится вокруг них, опора под ногами исчезает, и единственной неизменной вещью во вселенной остаётся рука, сжимающая руку и не дающая рухнуть в бездну вслед за всем миром. Рукопожатие выходит крепким. И всё наконец-то становится правильно.

~~~КОНЕЦ~~~

бонус

Некоторые факты, не вошедшие в историю. Выкладываю их только здесь, в дневнике, в качестве маленького бонуса для тех немногих, кто читает меня здесь)) Люди, я не знаю, почему вы на меня подписались, но держите плюшки

1. Валентин тоже наблюдает за Арно во время тренировок, но, в отличие от последнего, делает это незаметно. До тех пор, пока получивший разнос олень не начинает тренироваться всерьёз. И тогда Валентин хочет, но не может отвести от него взгляд.

2. Валентин вообще не верит в существование родственных душ, пока не знакомится с Катершванцами. И не верит в существование собственной родственной души, пока не пожимает руку Арно.

3. Валентин знает, что обычно люди с первой встречи считают его холодным и равнодушным и часто относятся враждебно. Он не пускает в душу кого попало, и привык игнорировать такое отношение. И он понятия не имеет, почему у него не получается игнорировать Арно.

4. Чем больше Валентин узнаёт Арно, тем больнее ему осознавать, что тот считает его предателем. Валентину было наплевать, когда гадости о нём говорил Окделл - потому что Придд презирает Ричарда, так что его мнение Спрута не волнует и никак не задевает. Но Арно - по-настоящему хороший человек. И оттого его враждебность по-настоящему обидна.

5. Пожимая Арно руку в первый раз, Валентин даже не обращает внимание на то, что тот без перчаток - чего ещё ожидать от безалаберного оленя? Позже - во время битвы - Валентин думает о том, как хорошо, что сам он - собранный и педантичный спрут, никогда не забывающий надеть перчатки.

6. Ещё позже, когда армия собирает раненых и подсчитывает потери, Валентин безуспешно объезжает все лазареты несколько раз. И больше всего на свете жалеет о том, что он - собранный и педантичный спрут, никогда не забывающий надеть перчатки.

7. Не то чтобы Валентин не хочет быть родственной душой Арно. Он просто привык думать, что не может быть родственной душой кому бы то ни было вообще.

8. На самом деле, Валентин думает, что это Арно не хочет быть его родственной душой.

9. Но примерно к третьей неделе нахождения Арно в плену Валентину становится всё равно, чего там хочет или не хочет младший Савиньяк.

10. Когда Валентин протягивает Арно руку без перчатки, то до последнего момента ожидает, что ему откажут. Он так и не придумал, что сделает в этом случае.

11. С появлением метки у Валентина действительно начинает болеть голова, так что у Арно никогда не выходит скрыть от него новые приступы мигрени. Впрочем, связь работает в обе стороны.

12. Они продолжают носить перчатки и не распространяются о метке - ни один из них не хочет стать слабым местом для второго. Оба понимают, что долго это в секрете не сохранишь, что собираются делать это так долго, сколько смогут. Хотя генерал Райнштайнер, кажется, уже обо всём догадался.

13. Их метка похожа на необычной формы цветок с сиреневыми листьями и тремя ярко-алыми бутонами. Вслух они оба называют её странной, но втайне каждый считает их метку самой красивой из всех, что когда-либо видел.

14. Лионель недоволен тем, что младший брат сближается с Приддом, о чём и заявляет тому в приватной беседе, получая в ответ на удивление спокойное: "это не твоё дело". Арно мстительно решает, что Ли будет последним, кому он сообщит о том, что встретил родственную душу.

15. Конечно, они спорят почти по любому поводу. И периодически ссорятся. И, вопреки всем стереотипам о родственных душах, иногда попросту не понимают друг друга. Но ни один из них никогда не жалеет о том, что всё-таки снял тогда перчатку.

@темы: Валентин Придд, отблески этерны, фанфики, приддоньяк, Арно Савиньяк

---

Пирожки с грибами, порция 4

Однажды мне будет совсем нечем заняться, и я повытаскиваю из всего своего скопища пирожков отдельно приддоньяк и вальдмеер
А пока просто порция, написанная по заявкам, и дополненная отсебятиной и кроссовками.

И - да, я пишу пирожки по заявкам По очень упоротым заявкам.

Кроссовки

Кроссовки

1
Ричард: осознание бесполезности. “Гамлет”, мистика, философия

быть иль не быть принц распинался
но череп окделла молчал
он мёртвым был уж пять столетий
нет не поможет понял принц

2
Чарльз: самоубийство. “Анна Каренина”, дарк, смерть персонажа

чарльз онемев глядит на рельсы
там в смятку кровь кишки мозги
нет анин способ не годится
чтобы от маршала сбежать

3
Марсель: писать сонеты. “Отелло”, смерть персонажа, чёрный юмор

отелло душит дездемону
марсель печален кто же знал
что так его расстроит сильно
сонет марселя про платок

4
Гудрун: лишний вес. “Бэтмен”, драма, юст

гудрун всегда мечтала с детства
чтоб бэтмен был в неё влюблён
однако женщиною кошкой
ей стать мешает лишний вес

5
Лионель: натуральный блондин. “Гарри Поттер”, конфликт, смерть персонажа

ещё один блондин красавчик
в восторге дамы были все
за это люциус аваду
к нему нечайно применил

6
Руперт: убегать от кэцхен. “Малыш и Карлсон”, экшн, приключения

от кэцхен мне покоя нету
подумал руппи на бегу
я приведение с мотором
кричала кэцхен громко вслед

7
Валентин: паралич перфекциониста. “Снежная королева”, сказка, ангст, тлен, безысходность

в чертогах снежной королевы
застыл от шока валентин
из льдинок слово собирая
шрифт очень трудно соблюдать

8
Эмиль: виноград закончился. "Лисица и виноград", басня, мораль

а виноград на крыше зелен
с тоской вздыхает савиньяк
так высоко ему подпрыгнуть
никак

9
Герард: влюбился в птицерыбодуру. “Русалочка”, сказка, юст, драма

был герард очень прямодушен
влюблён всерьёз но ах увы
не захотела птицерыба
свой голос ведьме отдавать

10
Марсель: вечера с пантерками. “Маугли”, ангст, трудное детство

кого то волки воспитали
марселю же не повезло
ему с багирой приходилось
по вечерам на ветках спать

11
Курт Вейзель: бада-бум. “Пятый элемент”, экшн

на полуголую девицу
с большим смущеньем курт глядит
хоть слов её не понимает
но бада бум ему знаком

12
Карваль: пить молоко для роста. “Мальчик-с-пальчик”, сказка, джен

карваль пил молоко для роста
чтоб монсеньёр не потерял
но всё равно на всякий случай
в карманах камушки носил

13
Рокэ Алва: самолюбование. “Белоснежка”, сказка, стёб

о свет мой зеркальце скажи мне
я ль самый наглый и крутой
всех больше пью сильней ругаюсь
вздыхало зеркальце о да

14
Катарина: причёсываться. “Рапунцель”, сказка, драма

напрасно катари растила
чесала косы день и ночь
всё не приходит к башне алва
зато вот дикон каждый день

15
Арлетта: коллекция фигурок оленей. “Нарния”, фантастика, чёрный юмор

как хорошо быть белой ведьмой
арлетта палочкой махнёт
и разом сыновья заткнулись
стоят все камнем красота

16
Ричард: клаустрофобия. “Дракула”, мистика, ужасы

дик тоже быть хотел вампиром
ведь дракула его кумир
он кровь уже сосать всем начал
но спать в гробу о ужас нет

@темы: отблески этерны, фанфики, пирожки

---

Я и моя муза: история мучений

КАК. ОНИ. УЗНАЛИ?

Итак, ваша муза - муза-профессионал

Отличная во всех отношениях, хотя и немного своеобразная муза – спокойная, серьезная, ответственная, знающая цену своему и чужому времени. Работоспособный, но немного своенравный. Главная проблема вашей музы – серьезный подход ко всем вопросам. То есть сесть и написать текст за вечер или два – не ваш вариант. С вашей музой вам придется долго прорабатывать детали, продумывать характеры, разрабатывать сюжетные ходы, описывать детали. И, конечно же, собирать материал. Потому что все должно быть логично, продуманно и красиво. С другой стороны, с такой музой вам можно браться за любую тему – потому что для вашей музы нет ничего «неподъемного»: он справится со всем, пусть не всегда играючи, но обязательно успешно, от легкого юмора до беспросветного ужаса и закрученного триллера. Самое главное - не спорьте со своей музой, соглашайтесь на все идеи и предложения. Потому что ничего хорошего из вашего противостояния не выйдет - переубедить вашу музу практически невозможно. А поскольку ваша муза сильнее и опытнее, то все равно перетянет одеяло на себя. моменты чуда

@темы: дело было вечером, делать было нечего, фанфики

---

Ну вот, теперь я сталкер

Это заразно Это всё  Isabelle80

Итак, ваш новый мир

Сталкер – профессия интересная, хотя и очень опасная и травматичная. Периметр – особая территория, которая так и тянет совершенно разных людей, живет по своим законам, впускает и выпускает тех, кого хочет. Вы – почетный сталкер, уважаемый одиночка, который действует сам по себе, ходит по своим дорогам, имеет личные схроны и старается не связываться с темными делишками. У вас есть свои принципы и правила, которых вы придерживаетесь, а остальное вас интересует мало. Время от времени вам приходится сотрудничать с властями – приезжают какие-то важные ученые с тайными заданиями, миссия оказывается слишком сложной или опасной для военных, другие проводники отказываются соваться в такую суицидную ситуацию. Но вам везет. Вы знаете кучу здешних легенд и можете рассказать тысячи случившихся лично с вами, поэтому вы – ценный собеседник, которого в баре «Боржч» каждый новичок или турист готов угостить бесплатным ужином. миры вокруг нас

А вообще, что-то в этом есть. Немного характеризует меня, как фикрайтера

@темы: дело было вечером, делать было нечего

---

Ну вот, теперь я сталкер

Это заразно Это всё  Isabelle80

Итак, ваш новый мир

Сталкер – профессия интересная, хотя и очень опасная и травматичная. Периметр – особая территория, которая так и тянет совершенно разных людей, живет по своим законам, впускает и выпускает тех, кого хочет. Вы – почетный сталкер, уважаемый одиночка, который действует сам по себе, ходит по своим дорогам, имеет личные схроны и старается не связываться с темными делишками. У вас есть свои принципы и правила, которых вы придерживаетесь, а остальное вас интересует мало. Время от времени вам приходится сотрудничать с властями – приезжают какие-то важные ученые с тайными заданиями, миссия оказывается слишком сложной или опасной для военных, другие проводники отказываются соваться в такую суицидную ситуацию. Но вам везет. Вы знаете кучу здешних легенд и можете рассказать тысячи случившихся лично с вами, поэтому вы – ценный собеседник, которого в баре «Боржч» каждый новичок или турист готов угостить бесплатным ужином. миры вокруг нас А вообще... Что-то в этом есть. Немного характеризует меня, как фикрайтера

---

РЕКЛАМЫ ПОСТ!

04.08.2015 в 17:19

Пишет  Что за Покемон?!!:

Коммишн

Если кто надумает - прошу в личку =)

так же могу рисовать комиксы и стрипы

Буду благодарна за распространение =)

---

Арнлиса

Итак, пришло время упоротых кроссоверов!
Если вы по какой-то причине считали меня адекватным человеком и хотите оставаться при своём заблуждении - пожалуйста, не открывайте этот фанфик!

Название: Арно в Стране Чудес
Авторы:  }{элик@,  Tia-T@i$a
Фандом: Вера Камша "Отблески Этерны", Льюис Кэрролл "Алиса в Стране Чудес"
Размер: миди, слов: 10826
Персонажи:
Арно Савиньяк в роли Алисы Арно;
Люсьен Сэц-Алан в роли Белого Кролика;
Ойген Райнштайнер в роли... впрочем, неважно, сами увидите;
Ротгер Вальдес в роли Чеширррского Кота;
Валентин Придд в роли Шляпника;
Жиль Понси в роли Мартовского Зайца Пня;
Чарльз Давенпорт в роли Сони;
Катарина Ариго в роли Красной Королевы;
Рокэ Алва в роли Рокэ Алвы;
и другие...
Категория: наркомания
Жанр: Юмор, Пародия, Стёб
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: Кроссовер, зашкаливающая упоротость. Серьёзно, я в жизни ничего упоротей не писала.
Статус: закончен
Краткое содержание: Невероятные приключения Арно в Стране Чудес.
Дисклеймер: персонажи принадлежат Камше и Кэрроллу, встретились друг с другом ненадолго, наиграются и разойдутся.
Размещение: Запрещено без разрешения хотя бы одного из авторов.

"Если бы у меня был свой мир,
то всё было бы там абсурдным.
Ничто бы не было самим собой,
потому что всё было бы тем,
чем на самом деле не является."
(с) Johnny Depp - Her name is Alice

Глава 1: Вниз по норе

Глава 1: Вниз по норе

Выдался, пожалуй, первый свободный день за этот суматошный год, и Арно с удивлением обнаружил, что заняться ему абсолютно нечем, так как он уже совершенно не помнил, чем занимаются нормальные люди в невоенное время. Теньент решил просто прогуляться по лесу, подышать свежим воздухом, не без тайной надежды наткнуться на какого-нибудь дриксенского разведчика, чтобы чем-то себя развлечь. Однако вместо разведчика он наткнулся на прелестную поляну, где сделал привал, развалившись прямо на траве под ветвистым деревом, дарящим приятную прохладу. Но вскоре это ничегонеделание ему надоело: разок-другой Арно заглянул в книгу, которую прихватил собой, но она оказалась ужасно скучной, и он пообещал себе у Придда больше книг не одалживать. Припекало солнце, и теньента неумолимо клонило в сон. Арно отложил книгу в сторону, закинул руки за голову и собрался уже было заснуть, как вдруг совсем рядом послышался топот ног. Теньент мгновенно вскочил на ноги и стал свидетелем незабываемого зрелища: мимо пробежал Сэц-Алан в белом мундире, к которому сзади был прикреплён какой-то небольшой белый помпон, отдалённо напоминающий кроличий хвост.

- Ах, Создатель! Я опаздываю! Как же я опаздываю! Маршал будет очень недоволен!

Арно очень удивился, так как по канону с Сэц-Аланом он знаком не был. Не раздумывая, виконт бросился за офицером и почти уже догнал, когда тот прыгнул в нору.

- Нора? Серьёзно? – Арно поражённо остановился возле самого края, недоверчиво глядя на огромную дыру в земле. Теньент готов был поклясться, что ещё час назад её здесь не было, а на этом же самом месте стоял огромный трухлявый пень. – Пни очень коварны. Больше не буду доверять пням.

С этими словами он храбро – конечно, со стороны это смотрелось скорее глупо, но Арно предпочитал думать, что храбро – сделал шаг вперёд.

То ли нора была слишком глубокая, то ли падал Савиньяк очень медленно, но времени у него было достаточно, чтобы немного вздремнуть, проснуться, удивиться, где это он, подумать о смысле жизни, о невыносимой Заразе и даже достать шпагу и немного потренироваться.

Наконец раздался страшный треск: это Арно упал на огромную кучу сухих листьев. Не успел он задуматься о том, откуда здесь взялись сухие листья в самый разгар лета, как услышал причитания Сэц-Алана, сворачивающего в какой-то коридор:

- Пресвятые ёжики, как я опаздываю! Что же скажет маршал!

Теньент со всех ног бросился за ним, но догнать так и не смог: большая зала, в которую привёл его коридор, была почти пуста, за исключением дальнего угла, в котором стоял круглый столик. Чувствуя, что события принимают всё более странный оборот, Арно на всякий случай заглянул под столик, проверяя, уж не спрятался ли Люсьен там. Но на полу обнаружилась лишь гора пыли, в которой сиротливо отпечатались следы трёх… трёх лошадиных копыт?! Судорожно вздохнув, Арно вскочил, немедленно звезданувшись головой о столешницу. Стол жалобно заскрипел, слегка притопнул ножкой и бросил в теньента чем-то маленьким, но довольно тяжёлым. Этим чем-то оказался золотой ключик. Он выглядел не новым, и среди множества царапин с трудом можно было разглядеть гравировку: маленькую черепашку в чепчике. Виконт огляделся: дверей, которые ключик мог бы открыть, поблизости не наблюдалось. Пройдясь по залу несколько раз, он обнаружил за одной из занавесок небольшой плакатик с изображением камина и будоражащей воображение надписью: “Деревянным вход бесплатный”. Посреди плаката виднелась дырка в форме замочной скважины. Не особо раздумывая, Арно сунул туда ключ, после чего немедленно услышал писклявый гневный вопль:

- Что это за манеры, юноша? Схватил – и сразу пихать, куда ни попадя! Да тут, между прочим, темно и страшно! А о моих чувствах ты подумал? У меня тоже есть чувства, почему все всегда думают только о себе? И куда ты меня тянешь теперь?

- Так вы же сами сказали, что там темно и страшно! – возмутился Арно.

- Поверни меня направо! Нет, лучше налево! В другое лево! Направо, я сказал!

- То страшно, то поверни, то налево, то направо – никакой логики!

- Ну да, а ты зато с ключом разговариваешь, у тебя-то, конечно, этой самой логики хоть отбавляй!

Разозлившись, виконт перестал прислушиваться к воплям ключика, решительно открыл маленькую дверцу и замер: таких садов, как тот, что раскинулся за ней, он ещё никогда не видел. Ещё бы, во всём Талиге никто и никогда не видел ни фиолетовых ёлок, растущих вверх корнями, ни оранжевых пальм – хотя, справедливости ради стоит заметить, что в Талиге вообще никаких пальм никогда не было, – ни закручивающихся по спирали грибов в человеческий рост, ни тех странных хищно облизывающихся пионов. По неизвестной причине ему вдруг очень захотелось побывать в этом во всех отношениях примечательном саду, хотя раньше особой любви к природе он за собой как-то не замечал – ну, разве только к болотам. Магия, не иначе. Захлопнув дверцу – всё равно в неё только голова бы и пролезла, – Арно расстроено подошёл к столику, намереваясь вернуть вредный ключ на место, но неожиданно обнаружил на этом самом месте престранного вида пузырёк с надписью на этикетке: “Ты меня уважаешь?” Небрежно бросив ключ на столешницу, теньент, игнорируя бурчание “променял меня, неверный”, взял в руки пузырёк. Оглядев его со всех сторон, но так и найдя ничего подозрительного, кроме того факта, что надпись немедленно сменилась на провокационное: “ПЕЙ ДАВАЙ!”, он махом влил в себя жидкость. На вкус она оказалась похожа на смесь шадди и настойки кошачьего корня.

В следующую секунду Савиньяк понял, что происходит нечто странное. Ну, то есть, ещё более странное, чем всё, что происходило с ним до этого: столик вдруг начал расти, всё вокруг стало большим. Впрочем, почти сразу Арно понял, что это он стал очень маленьким. Сделав себе заметку на будущие не пить никаких жидкостей неизвестного происхождения, парень подбежал к той самой дверце, ведущей в сад. И уткнулся носом в плакат с камином.

“ВОТ Я ОЛЕНЬ!” – мысленно взвыл теньент. Теперешний рост легко позволил бы ему пройти в дверь, но вот ключ от неё остался лежать на злополучном столе. Со злости он пнул стену. Потом подумал, и пнул её ещё пару раз. Выругался. Ударил кулаком плакат. Не помогло. Вздохнув и приказав себе успокоиться, он медленно прошёлся по залу. В очередной раз проходя мимо стола – ключ откуда-то сверху злорадно прошипел: “Вот, теперь я тебе нужен, но ты упустил свой шанс!” – он вдруг споткнулся о какую-то коробочку. “ЕШЬ ДАВАЙ” – было написано на ней. Арно повертел коробку, но надписей больше никаких не нашёл и решился, наконец, открыть.

“О! Кексик!” – с этим словами (и под ехидный комментарий ключика: “Ну ничему тебя жизнь не учит”) он откусил кусочек. Вокруг всё снова стало меняться, только в этот раз он становился большим, а окружающие его вещи – маленькими.

“Да ну вас к Леворукому!” – Савиньяк испуганно бросил недоеденный кексик куда-то на пол и тут же об этом пожалел: вырасти-то он вырос, только вот недостаточно для того, чтобы забрать ключ. Подумав о том, что есть еду с пола некультурно, он вышел в коридор и побрёл в обратном направлении.

Однако вместо давешней кучи листьев коридор привёл его к поляне – как это получилось, Арно так и не понял. Кругом были цветы и трава, а совсем неподалёку от теньента рос просто огромный гриб. Виконт заглянул за него, и под него, затем обошёл со всех сторон: что-то в этом грибе притягивало его, как магнитом. Наконец, он приподнялся на цыпочках и посмотрел вверх, на шапку гриба – и тут же резко отпрянул, встретившись глазами с… генералом Райнштайнером.

Глава 2: Ге­нерал да­ёт со­вет

Глава 2: Ге­нерал да­ёт со­вет

Генерал вальяжно – насколько это слово вообще применимо к бергерам – развалился – вот насчёт допустимости применения этого слова Арно уже и вовсе сильно сомневался – на шапке гриба и курил кальян. Что такое кальян, Арно, конечно же, не знал, но та странная конструкция из трубок, колб, каких-то коробочек, двух гусениц, одного хомячка, вращающего колесо, и крошечных грибочков, росших прямо на шапке этого гриба, могла называться только кальяном.

Арно и Ойген долго молча смотрели друг на друга. Ойген задумчиво оглядывал виконта сверху донизу, явно что-то прикидывая в уме. Арно же молчал, потому что отчаянно пытался одновременно выглядеть, как подобает теньенту перед генералом – что, впрочем, у него никогда особенно хорошо не получалось, – и не согнуться пополам от смеха, который уж точно никак нельзя будет расценить, как проявление должной субординации. Наконец Райнштайнер сурово – ну, вот это слово уж точно было прерогативой бергеров – спросил:

– Что вы тут делаете, теньент?

– Я, право, не знаю, – нахальная савиньячная ухмылка, невзирая на все приложенные усилия, всё-таки прорвалась наружу. – Я побежал за Сэц-Аланом, потом была дыра, потом дверь, говорящий ключ…

– Говорящих ключей не бывает. Вот говорящие грибы – сколько угодно, но это к делу не относится.

– Да я сам его слышал! – уже не так уверенно проговорил Арно. – Или нет…

– Теньент! Не мямлите и чётко выражайте свои мысли. Что вы тут делаете?

– Я не знаю, – честно признался юноша, пожимая плечами, словно говоря: “Ну, прыгнул в какую-то дыру, подумаешь, с кем не бывает”.

– Плохо. Хороший офицер всегда должен знать место своего пребывания и причину, по которой он там находится.

– Просто я…

– Вы опять мямлите! – Ойген так строго взглянул на Савиньяка, что тот моментально вытянулся по струнке.

– Я следовал за Сэц-Аланом и заблудился, – виконт немного помолчал, зачарованно глядя на разноцветные пузырьки, вылетающие из трубки в руках генерала, а потом добавил: – А ещё я не могу контролировать свой рост.

– Вас это смущает?

– Это неудобно!

– В армии, теньент, нет места слову “неудобно”! – с этими словами Райншайнер ловко спрыгнул с гриба и пошёл в сторону густых зарослей нежно-голубого шиповника. Конструкция во главе с хомяком медленно двинулась следом. Уже почти скрывшись из виду, генерал вдруг обернулся:

– Откусите с одной стороны – подрастёте, с другой – уменьшитесь.

– С одной стороны чего?

– Гриба, разумеется.

Арно ошарашенно смотрел на то, как растения, в которых секунду назад скрылся Ойген, медленно приобретают тёмно-бордовый оттенок, и никак не мог понять – откуда у гриба стороны? Он же круглый!

– Мне никогда не понять логики бергеров, – Савиньяк попытался сказать это как можно более сокрушённым тоном, но получилось всё равно самодовольно.

Однако не верить словам генерала у него причин не было, и он решил попытать счастье: подошёл к грибу и ухватился за него обеими руками, чтобы оторвать кусочек.

– Не здесь! – немедленно завопил чей-то голос.

Арно вздрогнул и огляделся по сторонам, но никаких живых существ, от которых мог исходить звук, не заметил. На всякий случай он обошёл гриб на шаг левее и снова положил на него руки.

- Даааа, вот так уже лучше, – голос явно был чем-то доволен.

Теньент схватился за мякоть покрепче – гриб был немного шершавым на ощупь, – и тут голос заговорил снова:

- Неееет, не так, протяни руки дальше.

Арно, сам не понимая, откуда у него навязчивое стремление выполнять всякие несуразные указания, высказанные неизвестно кем, послушно провёл руками со всё ещё растопыренными для захвата пальцами вверх.

– Даааааа, отлично, а теперь ещё раз.

– Да что вам надо от меня?! – возмутился, наконец, Савиньяк.

– А знаете, как спина чешется! – не менее возмущённо отозвался голос! – А этого, с кальяном, поди попроси…

– Я вам спину чесать не нанимался! – Арно, мысленно порадовавшись, что правильно отгадал название загадочной конструкции генерала, решительно отхватил кусок гриба и запихал его в рот.

– Фи, где ваши манеры? – попытался возмутиться голос, но его уже никто не слушал – Арно начал стремительно прибавлять в росте, так что ему было не до оскорблённых чувств каких-то там голосов.

Обойдя гриб по диаметру, он оторвал ещё один кусок и снова попробовал – средство сработало безотказно.

“Ладно, теперь хоть этой глупейшей неопределённости будет поменьше”.

Савиньяк зачем-то внимательно осмотрел поляну, но больше никаких странностей там не обнаружил и направился в сторону растений, тех самых, в которых пару минут назад скрылся Райнштайнер…

***

Очередная поляна, на которую он вышел, разительно отличалась от предыдущей: грибов, цветов и кустов на ней не было, зато в самом центре стояло огромное сухое миндальное дерево, на стволе которого виднелись загадочные маслянистые зелёные пятна. От дерева шла развилка: две совершенно одинаковые тропинки, ведущие в противоположные стороны.

– О, виконт Сэ! Какая встреча!

Голос, пронзивший тишину, заставил вздрогнуть и посмотреть на дерево внимательней.

На широкой, довольно далёкой от земли ветви (Арно пришлось задрать голову, чтобы увидеть её) расположился… адмирал Вальдес. Он расслабленно полулежал на ветке, опираясь спиной о ствол, беззаботно болтая ногами и помахивая кисточкой, словно в такт какой-то мелодии, слышимой только им одним.

– Доб… Добрый день! – определённо, пора бы уже прекращать удивляться! Подумаешь, сидит адмирал на дереве и болтает ногами. Подумаешь, на лице зеленные пятна, а в руках кисточка. Подумаешь, его одежда вся в полосочку. Подумаешь, размахивает хвостом… Так, стоп. Хвостом?! Да, это определённо был хвост. Кошачий, длинный и полосатый. Под цвет мундира. А на голове среди копны черных волос угадывались кошачьи ушки.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил тем временем адмирал. – Просто желаете мне доброго дня? Или утверждаете, что день сегодня добрый – неважно, что я о нём думаю? Или имеете в виду, что нынешним днём все должны быть добрыми?

Глядя на вытянувшееся лицо Арно, Ротгер не выдержал и захихикал.

– Эммм… Да ничего такого я и не имел в виду… Просто поприветствовал вас, адмирал… Адмирал?

Вальдес куда-то испарился, но тут же появился за спиной юноши, отчего тот вздрогнул и поймал себя на желании позорно отбежать на несколько шагов.

– Ну и что вы тут делаете?

– Хотел бы я знать.

– Истина не всегда плавает на поверхности, иногда необходимо нырнуть поглубже, чтобы её разглядеть, – чересчур загадочно произнёс Ротгер и снова куда-то исчез, через секунду появившись шагах в ста от Савиньяка.

Арно, разозлившись на самого себя за дурацкое чувство растерянности, быстро спросил:

– А почему дерево в зелёных пятнах?

Адмирал тут же возник возле упомянутого дерева и, прислонившись к нему, меланхолично поскрёб ногтём по стволу.

– Да, а краска-то и впрямь зелёная. Какой вы наблюдательный! – восхитился мужчина и, заметив красноречивый взгляд Арно, который тот кидал на кисть в его руке, тут же спрятал её за спину. – В самом деле, очень наблюдательный! Вам это обязательно пригодится в будущем, если вы доживёте, конечно. Люди, знаете ли, не слишком любят наблюдательных. Ну закончилась у меня красная краска, что ж теперь, казнить меня за это?

Адмирал театрально вздохнул, разводя руками (с кисточки тут же сорвались зелёные брызги, заставив Арно резво отпрыгнуть в сторону, уворачиваясь) и выражая высшую степень огорчения таким поведением теньента.

– А зачем вам вообще красить дерево? – Савиньяк скептически приподнял бровь.

– Как это “зачем”?! Да вы что?! – Вальдес, похоже, был искренне возмущён. Он пометался взад-вперёд – от дерева к Арно и обратно, горестно повздыхал, вполголоса помянул какого-то Ледяного (возможно, Арно послышалось, но очень уж произнесённая Бешеным фраза звучала похоже на “Ледяной меня побери, и поскорее, желательно, сколько ждать-то уже можно”) и сел на землю, вновь оперевшись спиной о ствол, аккурат в одном из мест, сверкающих зелёными пятнами. Тишина затягивалась. Арно неловко потоптался на месте и хотел было уже позвать адмирала, как тот вдруг резко вскинул голову и спросил:

– Так что вы хотели-то?

Арно, вообще-то, и сам уже толком не знал, чего он хочет, от произошедших за последний час событий голова шла кругом, и желания сменяли одно другое с невероятной скоростью: пойти домой – под домом, разумеется, подразумевалась родимая Торка, – подраться с кем-нибудь, поспать, поесть кальмаров под малиновым соусом, попасть в тот самый сад, отыскать Райнштайнера и выяснить поподробнее о том, как работает загадочный кальян, или нет, всё-таки домой, вернуть полковнику ту неинтересную книгу, хотя чего там делать, там же скучно, не то, что здесь, хотя тут всё какое-то странное…

– Да мне бы уже куда-нибудь пойти… – он очень надеялся, что его голос не звучал слишком уж жалобно.

– А куда вы хотите попасть? – кажется, Ротгеру нравилось вот так внезапно исчезать и неожиданно появляться в разных местах, пугая теньента.

– Ну а кто здесь живёт?

– Вон там, – махнул рукой Ротгер на правую тропинку, – живёт Шляпник. А там, – махнул на левую, – Мартовский Пень, – с этими словами неуловимый адмирал снова исчез, а по воздуху пронёсся – именно пронёсся, словно был каким-то отдельным живым существом – его тихий смех.

Арно пару раз ошарашенно моргнул и уставился на развилку.

“Мартовский Пень. Звучит крайне подозрительно, к тому же, я уже решил, что пням доверять ни в коем случае нельзя. Может, к Шляпнику?”

– Ах да! Забыл сказать! К Мартовскому Пню можешь не идти! Он всё равно всё время сидит у Шляпника. Мне его даже жаль, – не уточняя, кого именно ему жаль – Пень или Шляпника, Вальдес вновь резко возник прямо перед Арно, так что виконт, начавший уже шагать к развилке, чуть было в него не врезался.

– Вы не могли бы исчезать и появляться не так внезапно?! – теньент с искренним возмущением уставился на адмирала, вновь благополучно забыв о субординации. В самом деле, какая может быть субординация, если адмиралы носят кошачьи хвосты и размахивают во все стороны малярными кисточками?!

– Хорошо, – Ротгер пожал плечами, ослепительно улыбнулся и исчез – на этот раз, и правда, очень медленно. Первыми исчезли его ноги, а последней – улыбка; она ещё долго парила в воздухе, медленно тая, а отголоски смеха резвились вокруг, невидимые, но почти осязаемые.

– Мндааааа! – невразумительно подумал Арно. – Говорят, что увидеть Вальдеса без улыбки – зрелище редкостное. А уж улыбка без Вальдеса – вовсе, кажется, незабываемое.

Решив не тратить время зря, виконт быстрыми шагами пошёл по тропинке, ведущей к загадочному Шляпнику…

Глава 3: Бе­зум­ное ча­епи­тие

Глава 3: Бе­зум­ное ча­епи­тие

Тропинка была вымощена жёлтым кирпичом, а её обочины пестрели самыми разнообразными указательными знаками: “Держитесь подальше от Дровосека – маньяка-сердцееда”, “Если вы обнаружили, что разговариваете с пугалом – телефон неотложной скорой помощи ХХХ-ХХХ”, “Львы являются охраняемым вымирающим видом” и прочими совершенно необъяснимыми надписями. Арно немного постоял возле таблички “К маковому полю – налево”, невольно напомнившей ему о доме (и в этот раз – не от Торке), но решил, что на маки он ещё насмотрится, а тут есть вещи и поинтереснее. Тем более что тропинка как раз сделала крутой поворот и привела Савиньяка к очередной поляне – ему уже начало казаться, что это место целиком состоит из полянок, отделённых друг от друга кустами и тропинками. Почти всю поляну занимал длинный обеденный стол, накрытый на двадцать персон. А во главе стола сидел… Валентин Придд.

Арно остановился, как вкопанный, несколько раз протёр глаза, даже головой потряс для надёжности, но всё было бесполезно – полковник никуда не исчезал. Вид у него был, надо сказать, весьма эффектный: всегда так идеально приглаженные волосы теперь торчали в разные стороны, но даже это смотрелось как тщательно продуманная причёска, а не утренний бардак на голове, которую, к слову, украшала шикарная высокая с плоским верхом шляпа – Арно таких никогда раньше не видел – ядовито-фиолетового цвета с крошечным плюшевым спрутиком, сидящим на полях, как будто там ему было самое место. Полковничий мундир был легкомысленно расстёгнут, а лиловый шейный платок почему-то завязан в чрезвычайно милый бантик. Сам же Валентин с непроницаемым лицом невозмутимо попивал какой-то напиток из прелестной фарфоровой чашки, внимательно наблюдая за Савиньяком. Такой непривычный внешний вид Заразы – “Шляпника” – настолько сбил Арно с толку, что он даже не сразу обратил внимание на остальных участников чаепития.

Справа от полковника сидел, а точнее, полулежал на столе офицер для особых поручений Лионеля – Чарльз Давенпорт. Откровенно говоря, Арно не имел ни малейшего представления о том, откуда у него эта информация, но удивляться ему уже надоело, поэтому он просто продолжил наблюдать. Возле Чарльза лежала опрокинутая чашка, и тот факт, что сам он спит практически лицом в луже чая, ни капли его не смущал. Точно так же, как Арно ни капли не смущало то, что о таком напитке, как “чай”, он до этого момента ни разу не слышал. Во сне капитан бормотал какие-то совершенно неразборчивые фразы, что-то похожее на “грбннй мршал”, “я ему дкжу”, “пчму он не смтрит?” и “ну и напльвть”. Что там Чарльз кому собрался доказывать и на кого ему наплевать, Арно не расслышал и переключил своё внимание на второго гостя.

Слева от Валентина, закинув одну ногу в не самом чистом сапоге на стол и раскачиваясь на стуле, развалился Жиль Понси. На его коленях и на траве вокруг стула лежали целые кипы исписанных листов бумаги; часть из них Жиль держал в руках, что-то судорожно то ли записывая, то ли зарисовывая – по хаотичным движениям пера было не понять. На некоторых листах, валяющихся внизу, были довольно живописно изображены самые разнообразные пни. Арно обратил внимание, что кое-какие из них были словно приколоты к земле – в нескольких местах бумагу пробивали зелёные побеги, прямо на глазах стремительно прибавляющие в росте.

– Так вот ты какой, Мартовский Пень… – пробормотал Арно, чем, очевидно, привлёк к себе внимание Понси: тот оторвал взгляд от своей писанины и во весь голос завопил:

– МЕСТ НЕТ! НЕТУ МЕСТ!

– Как это, нет? – возмутился юноша и уселся в большое кресло между Чарльзом и Валентином.

– Позвольте предложить вам вина. Что вы предпочитаете: Кровь или Слёзы? – голос у полковника был до того равнодушным (и с чего бы, если они, вроде как, уже помирились?), а манеры – до того безупречными, что теньент невольно заскрипел зубами.

– У вас тут нет вина! – Арно, демонстративно оглядев стол, весь уставленный фарфоровыми чайниками, чашками и блюдами под фарфоровыми же крышками, поднял голову и нахально уставился Придду прямо в глаза, но тот лишь слегка прищурился в ответ. – Невежливо, знаете ли, герцог, предлагать то, чего нет.

– Если говорить о вежливости, виконт, то садиться за стол без приглашения – это и вовсе вопиющее нарушение этикета.

Арно с трудом подавил в себе порыв последовать примеру Понси и тоже закинуть ноги на стол – он никогда не любил повторять за другими, поэтому, сложив руки на груди и изобразив на лице подобие улыбки, заявил:

– В таком случае я бы выпил Крови.

– Отличный выбор, – Валентин невозмутимо кивнул и, налив в чашку что-то из ближайшего к себе чайника, протянул её незваному гостю. Савиньяк уставился на несчастное фарфоровое изделие так, словно оно было повинно, по меньшей мере, в государственной измене: в чашке действительно плескалось красное вино, причём, судя по запаху – просто отменное красное вино.

– Послушайте, послушайте, это гениально! – вдруг встрепенулся Понси, вскакивая со своего места прямо на стол и потрясая исписанными листками. – Это перевернёт все представления общественности о проблеме отрицания пней!

– Сомневаюсь, – чуть слышно пробормотал Валентин, залпом выпивая полную чашку вина и тут же наливая себе ещё, – пока что это перевернуло только несколько чашек на столе.

Арно незамедлительно последовал его примеру, справедливо рассудив, что если даже Придд не может слушать Понси на трезвую голову, то Савиньяку не стоит и пытаться. Оба они с некоторой завистью покосились на Чарльза, который на затрясшийся стол отреагировал лишь кратковременным поднятием головы и почти осмысленным: “И тут появляется какой-то поганый граф и начинает всех учить…”, после чего вновь уронил голову на руки и продолжил безмятежно посапывать.

– Выйду ночью в поле за пнём, – к полнейшему ужасу слушателей, вместо обычной декламации Понси начал петь, – ночкой тёмной тихо пойдём, ой, пойдём мы с пнём по земле вдвоём, по земле мы с пнём лишь вдвоём…

Арно ещё с полученных от матушки в детстве уроков твёрдо помнил, что убивать людей только за то, что звуки их голоса вызывают у тебя непреодолимое желание кого-нибудь убить – неприлично и недостойно мужчины. Поэтому он, призвав на помощь все имеющиеся в наличии гены Рафиано, лишь глубоко вздохнул и пододвинул к себе поближе чайник с вином.

– Я спрошу совета у пня: кто поймёт на свете меня, – продолжал завывать Жиль, явно не замечая отсутствия энтузиазма у аудитории, – кто поймёт меня, так же пни любя, кто поэт, поэт такой же, как я…

Шляпник проводил ускользнувший из-под носа антидепрессант отчётливо тоскливым взглядом, в ответ на что Арно с самым вызывающим видом отхлебнул вина прямо из узкого фарфорового чайного носика – почему-то безупречные манеры Валентина вечно вызывали в нём почти непреодолимое желание вести себя как можно некультурнее. Придд на такую некуртуазность никак не отреагировал, лишь флегматично пожал плечами и поманил пальцем чайник, стоящий на противоположной стороне длинного стола. Чайник послушно засеменил в сторону Шляпника, пролив по дороге немного белого вина прямо на скатерть и, стремительно покраснев, попытавшись втянуть пролитое обратно через носик, что, разумеется, привело к совершенно обратным результатам.

– Мне была дана благодать – все стихи барботины знать, только никогда не поймут меня! Как слепы вы все, не знавшие пня! – Понси взял особо высокую ноту, так что чашки на столе задребезжали, Арно заткнул руками уши, а Давенпорт, вздрогнув, подскочил и спросонья не глядя махнул рукой в сторону любителя пней. На макушку непризнанного гения немедленно приземлился невесть откуда взявшийся внушительных размеров булыжник. На мгновение заткнувшись, поэт почти тут же снова открыл рот, разразившись на сей раз столь нецензурной бранью, что Савиньяк с трудом подавил в себе желание записать некоторые многосложные обороты. Разумеется, исключительно в целях повышения общей эрудиции, а не для личного использования. Решив, видимо, что одних ругательств для вовсю зевающего и явно не слышащего ни слова Чарльза мало, Понси подобрал злосчастный булыжник и что есть силы метнул его в, как он выразился, “погрязшего в обывательском тупоумии истинного сына сего презренного века”. Булыжник, почти уже долетев до ничего не подозревающего Давенпорта, резко сбросил скорость и очень деликатно тюкнул последнего по лбу, привлекая внимание. Чарльз, окончательно проснувшись, извлёк из внутреннего кармана внушительного размера часы и поднял на Понси полный невыразимой печали взгляд:

– Мне по графику надо спать ещё пять часов, зачем вы меня разбудили своими кошачьими воплями?

Задыхаясь от негодования, Жиль явно силился сказать что-то в ответ, но его на полуслове перебил разбираемый любопытством Арно:

– А почему вам надо так много спать?

– Приказ маршала. Мне ещё отчёты писать, – туманно пояснил Чарльз, поворачиваясь к виконту и стремительно меняясь в лице: – Ещё один на мою голову!

С этими словами Давенпорт резко встал и переместился на самый дальний край стола, где уютно устроился на трёх стульях, положив под голову булыжник и бормоча:

– Вот погодите, вырастет этот… не хочу ничего об этом знать…

Оскорблённый в лучших чувствах Понси весьма выразительным взглядом уставился на Шляпника, но сочувствия так и не дождался – Валентин налил себе белого вина в чашку и совершенно невозмутимо окунул туда же красивые карманные часы, затем вытащил, внимательно посмотрел на циферблат и окунул снова, на сей раз надолго уставившись в чашку. Арно заинтересованно придвинулся поближе и заглянул через плечо Шляпника. Тот, не оборачиваясь и не дожидаясь вопроса, пояснил:

– Древний ритуал дома Шляп, описанный Павсанием. Позволяет определить самое подходящее время.

– Я думал, что для определения времени вполне достаточно часов. Целых, не утопленных в вине, – ехидно отозвался Савиньяк, не желая признаваться, что понятия не имеет, кто такой Павсаний, и вообще ни кошки не понял.

– Часы показывают всего лишь точное время. А ритуал – самое подходящее, – ещё более непонятно отозвался Шляпник, вновь вытаскивая часы и сверяясь с циферблатом, после чего не без некоторой доли торжественности (которую Арно про себя, разумеется, обозвал пафосом) провозгласил: – Самое время для чая!

– Кто бы мог подумать, – фыркнул виконт, усаживаясь на место и беря в руки чашку, чтобы тут же резко поставить её на место, обжегшись – чашка оказалась невероятно горячей, а плещущийся в ней ароматный крепкий чай обдавал клубами горячего пара.

Вмиг повеселевший и оживившийся Понси уселся, подскочил и принялся снимать крышки со всех подряд блюд, стоявших на столе (хотя Арно не мог припомнить, были ли они там с самого начала, и если нет, то в какой именно момент появились). На блюдах обнаружились самые разнообразные сладости: торты, пирожные, пироги, конфеты, печенья, пряники, булочки, вафли… Великолепные, в общем, сладости… Все до единой выполненные в форме шляп.

– Угощайтесь, виконт, – аккуратно помешивающий ложечкой чай Валентин как никогда вызывал желание то ли врезать ему, то ли просто словесно оскорбить – с этим Арно никогда не мог до конца определиться. Поэтому, как это с ним в последнее время бывало, не выбрал ни то, ни другое:

– Насколько я помню, наш спор касался только одной шляпы – моей, и её я уже съел, – ехидно прищурившись, он с вызовом посмотрел на Шляпника.

– Насколько я помню, она не пришлась вам по вкусу, – пожал плечами тот, – к тому же, эти шляпы полагается не есть, а пить, заедая чаем.

И действительно откусил кусочек чашки вместе с чаем, в то время как Понси, явственно причмокивая от удовольствия, отхлебнул сразу половину пирожного-шляпы. Арно, подозрительно приглядевшись к собственной чашке, попытался отпить из неё, но потерпел неудачу – в отличие от давешнего вина, чай категорически не желал покидать облюбованное вместилище. Представив, каким будет на вкус фарфор, если начать его грызть, виконт непроизвольно передёрнул плечами и счёл наилучшим решением встать из-за стола, пока на него никто не смотрел: Шляпник вновь окунал в чашку свои часы, Понси, не отрываясь от пирожных, строчил что-то с такой бешеной скоростью, что не заметил, что лист закончился, и перо выводило буквы уже на скатерти, а Давенпорт безмятежно посапывал, крепко обнимая булыжник. В общем, уход гостя никто не заметил, а излишне вежливыми манерами Арно никогда особо не страдал, поэтому предпочёл не прощаться – в конце концов, он и без того достаточно задержался в пути, а там, позади, остался манящий своей загадочностью сад, спрятанный за маленькой дверкой.

Ключик встретил Савиньяка как родного:

– Где ты шлялся так долго?! Я тут, понимаешь, ночей не сплю, все глаза себе выплакал, а он?! Да ты вообще знаешь, сколько времени?!

– Самое время для чая, – пробормотал опешивший было Арно, но тут же спохватился: – И нету у вас никаких глаз, вы же ключ!

Схватив продолжавший возмущаться ключ, теньент решительным шагом направился к дверке и столь же решительным жестом открыл её, после чего принялся поедать гриб.

– На варёную морковь похоже, – чуть поморщился уменьшившийся путешественник, проходя наконец в заветный сад. Вслед ему раздавался дурной голос ключика, во всю глотку (или что там у него было вместо глотки) распевавший:

– Жил был человек, который очень любил мооооррррррковь!

Но и этот голос вскоре затих вдалеке…

Глава 4: Гольф по-гальтарски

Глава 4: Гольф по-гальтарски

Осторожно ступая по тропинке, вымощенной разноцветными камнями, Арно зачарованно осматривался по сторонам – всё-таки фамильная интуиция не подвела, не зря его так тянуло в этот сад, тут определённо было, на что посмотреть (и о чём потом рассказать – тоже, разумеется, но теньент всерьёз опасался, что после эдаких рассказов он прочно и надолго обоснуется в лазарете). Вокруг безо всякой видимой системы были рассажены пышные фиолетовые ели, перламутровые дубы, синие берёзы и стоящие отдельной несимметричной кучкой оранжевые пальмы – по крайней мере, проржавевшая почти насквозь табличка на ограждающих эти странные растения внушительных, но не менее ржавых цепях, приписывала деревьям именно это название, под которым самыми что ни на есть кривыми буквами было доцарапано (похоже, гвоздём): “Ох, и зря же ты подошёл так близко”. Арно всегда отлично соображал в критических ситуациях, поэтому смысл предупреждения дошёл до него очень быстро – сразу же, как только с протяжным истеричным воплем “Мои кокосики!” пальмы начинали обстреливать виконта странными плодами, по виду напоминавшими мохнатые пушечные ядра. Пару раз его пытались укусить за ноги какие-то цветы, похожие на львиный зев – благо, военные сапоги, которые так сильно нахваливал Райнштайнер (настоящий, нормальный, адекватный Райштайнер, а не этот… с хомячком), были надёжными, как сам бергер, и растения, как ни старались, так и не могли прокусить толстую кожу сапог. Савиньяку даже показалось, что сапоги злорадно ухмыльнулись разочарованным цветам, а один – левый – так и вовсе язык показал, но ради собственного душевного спокойствия теньент благоразумно решил считать, что ему действительно всего лишь показалось.

Арно так сильно увлёкся местной флорой, что не заметил, как практически уткнулся носом в огромный булыжник, от которого тропинка расходилась в разные стороны. Булыжник оказался путеводным камнем, на котором были высечены весьма интригующие надписи: “Направо пойдёшь – оленем станешь”, “Налево пойдёшь – во ДВОРЕЦ попадёшь”, “Прямо пойдёшь – грибных пирожков поешь”, “Назад вздумаешь вернуться – пни настигнут”. Арно справедливо рассудил, что он и так уже вроде как олень, и становиться им ещё раз ему незачем; пирожков виконту не хотелось, а после опыта с кексом и грибом – тем более; от пней он решил держаться подальше. Остался только один вариант – идти во дворец. А почему бы и нет? По-военному чётко он развернулся налево и бодрым шагом направился к виднеющемуся вдалеке замку.

***

Ближе к замку всё пышное разнообразие растений сводилось на нет – остались одни только розы. Хотя даже они были не совсем обычными – ведь он никогда раньше не видел фиолетовых, зелёных и черных роз. От сильного запаха кружило голову, и Арно не сразу расслышал чьи-то сдавленные ругательства, раздававшиеся из ближайшего куста с ярко-оранжевыми цветами. Приглядевшись, он увидел юношу, который рьяно выдёргивал эти самые розы из земли вместе с корнями и, безо всякого намёка на наличие каких бы то ни было познаний в области садоводства и ботаники, буквально впихивал вместо них в землю какие-то блёклые, почти бесцветные гиацинты – судя по тому, как отчаянно гиацинты цеплялись стеблями и листьями за землю, пытаясь выползти из образовавшейся после бесцеремонного выдворения роз ямки, особого восторга от переселения на новое место они не испытывали. Неподалёку от молодого человека толпилась кучка слуг, подающих саженцы.

– А что вы делаете?

– Как это что?!.. – уже начавший было произносить пафосную речь, очевидно, долженствующую пристыдить посмевшего задать столь глупый и очевидный вопрос незнакомца в его крайней невежественности и неосведомлённости в вопросах флористики, юноша резко развернулся и выпучил глаза от удивления: – Арно?!

– Ричард?! – Арно отозвался не менее удивлённо, но глаза всё же выпучивать не стал, сочтя это действие лишним.

– Арно, как я рад тебя встретить! И счастлив был бы с тобой поболтать, но я занят очень важным делом!

– Ну я вижу, ага, - Савиньяк окинул сад скептическим взглядом. - Зачем ты розы вырываешь?

– Розы! Что есть розы? Всего лишь очередные обыденные, пророщенные землёй на корм животным, но чрезмерно переоцененные недалёкими и низкими по происхождению людьми, ценящими лишь тело и плотские наслаждения, и потому в своём необразованном и первобытном желании насладиться прекрасным избравшими столь кричаще яркое и вульгарное в своей пышности растение в качестве символа, который может показать лишь их скудоумие и низменные вкусы! Но вот гиацинты! О, как они нежны и невинны! – как раз в этот момент один из “нежных и невинных” гиацинтов предпринял далеко не первую попытку отгрызть своему трепетному почитателю палец, но Окделл, казалось, не обратил на это ровным счётом никакого внимания. – О, как проглядывает их утончённая суть сквозь полупрозрачность и бледность аристократичных лепестков, так что варварам, бросающим свои взоры лишь на вопиющую безнравственность роз, не дано оценить тонкость натуры гиацинта, прекрасного и величественного в своей простоте и искренности, как сама Королева! Я должен вырвать все розы и посадить эти великолепные цветы!

Арно мысленно дал себе слово больше никогда не называть временами довольно пространные и заумные, но, тем не менее, всегда интересные и осмысленные рассуждения Валентина пафосными. Слово “пафос” внезапно приобрело совершенно определённый блёкло-сероватый оттенок с отчётливым сладковатым запахом, вызывающим лёгкую тошноту. Лицо Дика приняло то блаженно-счастливое выражение, которое обыкновенно наблюдается только у страдающих идиотизмом разной степени тяжести, так что Савиньяку даже стало как-то не по себе. Нет, он, конечно, слышал, что Дик изменился за те несколько лет, что они не виделись, но это было уже слишком.

– Слышишь? – Ричард резко вцепился в руку Арно. – Они идут! Идут!

– Кто?

– Истинный правитель и… ОНА! – произнеся последнее слова с каким-то трепетным волнением, Дикон резко пал ниц, изображая нечто среднее между глубоким уважительным поклоном и подобострастным преклонением. Слуги немедленно последовали его примеру, разом побросав на землю все саженцы, которые были у них в руках. Саженцы, пользуясь моментом, принялись деловито расползаться во все стороны, явно стремясь убраться отсюда как можно скорее и как можно дальше.

Посмотрев вперёд, Савиньяк увидел целое шествие: впереди шли музыканты с фанфарами и барабанами, за ними – знаменосцы, затем какое-то огромное серое животное с огромными ушами и длинным носом; вокруг животного танцевали девушки с оголёнными животами и едва прикрытой грудью (но зато лица у них почему-то были запрятаны под полупрозрачную ткань. “Видимо, чтобы знакомые не узнали”, – решил Арно) и пели на ходу какую-то длинную песню, смысл которой оставался весьма туманным и сводился, кажется, к радостному удивлению от обретения давно потерянного родственника, случайно встреченного и узнанного только благодаря то ли родинке на спине, то ли шраму чуть пониже… Следом за танцовщицами очень старательно и очень вразнобой маршировали солдаты в дурацких разноцветных туниках, долженствующих, видимо, олицетворять собой парадную форму, но вместо этого скорее наводивших на мысли о том, что на головах солдат очень не хватает ночных чепчиков для дополнения картины. И вот, наконец, показались те, ради кого весь этот балаган затевался: молодой человек с очень пафосным выражением лица (ещё более пафосным, чем было только что у Дика, хотя ещё пару минут назад Савиньяк был свято уверен, что подобное в принципе невозможно), одетый в ослепительно-белые обтягивающие штаны и не менее белую и обтягивающую рубашку. Весь костюм был щедро расшит прозрачными сверкающими камнями, а на воротнике болтался пучок разноцветных перьев. Поверх всего этого безобразия была накинута длинная меховая накидка, а в довершение картины на светловолосой голове, на самой её макушке (и как только держалась?) сидела маленькая корона.

– Это Ракан, – понял Арно, с огромным трудом подавляя в себе желание плотно прижать руку к лицу, да там её и оставить, – и Придд, похоже, сильно приуменьшал, когда о нём рассказывал.

За “анаксом”, чуть отставая, медленно и торжественно вышагивала Катарина Ариго. Она, в отличие от Альдо, была одета вполне адекватно – в пышное красное платье, а весь её вид – от траурно-серых подошв ботинок до безвольно поникших кончиков тщательно завитых и уложенных волос – выражал глубочайшую скорбь и печаль.

– О, Катари, моя Катари! – послышался сбоку страстный шёпот Дика.

“Истинный правитель” подошёл совсем близко и вдруг резко остановился, уставившись на Арно.

– Ты! Почему не склоняешься перед королём?!

Савиньяк собирался было отозваться, что не видит здесь никакого короля, но не успел: его отвлёк полный ужаса крик Королевы:

– Ричард! Что вы сделали с моим садом?

– О, Катари! Ради нашей с вами любви я вырвал эти ужасные цветы и посадил прекрасные гиацинты – они так похожи на вас!

– Но мой сад…

– Вы сами мне говорили, что розы вас расстраивают!

– Но я не это имела в…

Дослушать, чем закончится разговор, Арно не дали – его под локоть подхватил Альдо, который, кажется, уже забыл о том, что всего минуту назад пылал праведным гневом, и протащил между деревьями на очередную просторную поляну.

– Сыграем?

– Простите, что? – Арно оглянулся назад: Королева стояла посреди разорённого сада и с плохо скрытым за маской печали раздражением слушала пламенные речи Дика.

– Давайте сыграем!

Прежде чем повернуться к Ракану, теньент успел увидеть, как Катарина, картинно закатив глаза, таки упала в обморок, аккурат прямо в руки стоящему рядом смазливому слуге, а Окделл принялся суетливо и бестолково бегать вокруг с требованиями вызвать врача, подать нюхательной соли, принести воды, обмахивать Королеву веером, и всё это одновременно.

– Сыграем? – Савиньяк скептически посмотрел на Альдо, – Леворукий, да во что?

– В гольф по-гальтарски!

– Никогда не слышал об этой игре, – похоже, было самое время предпринять шаги к стратегическому отступлению в любую, какую угодно сторону.

– И немудрено! Эта игра, как и многие старые традиции, исчезла с приходом бесчестного узурпатора Оллара! Но ничего! Я бережно взращу нашу великую культуру заново, вам не о чем волноваться. А пока вы можете гордиться тем, что вы один из первых, кто имеет честь с головой окунуться в наше прекрасное благородное прошлое, собственными руками претворяя его в настоящее!

Наверное, по этикету в подобных случаях полагалось отвечать что-нибудь вроде “это честь для меня”, “благодарю за оказанное внимание” или что-то ещё столь же вежливо-лживое, но Арно, тщательно отстаивавший свою репутацию человека, с этикетом знакомого лишь понаслышке, открыл рот, чтобы в нескольких не особо цензурных и далеко не самых вежливых выражениях объяснить “анаксу”, что конкретно он думает о “великой анаксии” в целом и о её “истинном повелителе” в частности, но ему вновь не дали даже начать – Альдо, упорно не замечая ничего вокруг, продолжал увлечённо вещать:

– Правила игры очень просты! Вот шпага с загнутым концом! Вот ёж! Шляпник – он наш местный специалист по таким вещам – утверждает, что по древним правилам этой игры ежа следует называть “Павсаний”. И, как видишь, на поляне есть норы. Суть игры – при помощи шпаги загнать Павсания в нору. Но в игре есть препятствия в виде: Ворона, который может схватить ежа и улететь с ним (никогда не любил этих птиц), Двух Лошадей, которые могут затоптать тебя, Спрута, прячущегося в лужах и хватающих тебя за ноги и, конечно же, Свин… Каб… кхм, Вепря! Который бегает за тобой по пятам, громко хрюкая и всячески мешая. Игра очень сложная и удаётся только истинным потомкам истинных Людей Чести! Побеждает тот, кто загонит Павсания в нору больше шестнадцати, но меньше семнадцати раз, если, конечно, сегодня не пятый день каждого второго месяца – в этом случае необходимо ровно пятнадцать с половиной, и ни разом больше. Каждый раз, когда игрок поворачивает на юг, ему назначается пенальти, которое осуществляет одна из лошадей при помощи задних копыт. Игроки, чьи имена содержат нечётное количество букв, имеют преимущество в один удар шпагой каждый пятый день каждой третьей недели каждого восьмого месяца. В новолуние Павсаний считается заразным, поэтому касаться его можно только кончиком шпаги, как, впрочем, и во все остальные дни. Тот, кто прикоснётся к иглам Павсания голыми руками, получает штраф в виде так называемого “укола от столбняка”, и это, поверьте мне, страшная вещь…

– Правила игры вам тоже Шляпник рассказал? – не выдержал, наконец, Арно.

– Вы совершенно правы! – неизвестно чему обрадовался Ракан и тут же подозрительно прищурился: – А кто вам рассказал?

– Да так, догадался, – понимая, что отвертеться от игры уже не удастся, теньент со вздохом взял в руки изуродованную шпагу.

Все участники давешнего шествия, не занятые в организованной Диком борьбе за жизнь Королевы, выстроились по периметру поляны, чтобы наблюдать за игрой. Савиньяк честно попытался следовать правилам, но свин, бегающий почему-то только за ним, ужасно мешал: он нёсся за виконтом по пятам, бросался под ноги, хрюкал что-то вроде “Нет, не туда, вправо давай, да нет же, в другое право”, хотя нора была как раз слева… А вот спрут отчего-то счёл своим долгом помочь Арно: он, насколько мог, задерживал вепря, незаметно перемещал своими щупальцами ёжика поближе к норе и даже пару раз сделал подножку Ракану. Радовало то, что кони, обозлённые на Альдо за предложенную им взятку в виде варёной морковки, перекрывали ему путь, а Ворон всё время садился “анаксу” на голову, хватал корону и улетал с ней на ближайший сук, наглыми глазами наблюдая оттуда за тщетными попытками уже изрядно растрёпанного претендента на престол отобрать свой символ государственной власти обратно.

Игра уже порядком надоела, и Арно не знал, когда она закончится. Когда ёжик в очередной раз укатился к краю поля, а виконт вознамерился совершенно случайно сломать шпагу о спину как раз пробегающего мимо вепря, на поляне объявился Вальдес.

– Привет! Ну, как дела? – адмирал ослепительно улыбнулся и подмигнул Арно.

– Не знаю, – честно отозвался тот. – То весело, то странно, то странно-весело.

– И как тебе “великий анакс”? – адмирал снова лукаво подмигнул и понизил голос до заговорщического шёпота.

– На идиота похож. Как его вообще на трон пустили?!

Вальдес ответить не успел: к ним подскочил разъярённый Ракан:

– Кто это?! И почему он мешает моей игре?!

– Оуу, простите, я не знал, что убегать от взбешённых лошадей – это новое развлечение! Иначе я ни за что бы не стал мешать им догнать вас!

– Позвольте представить, – быстро вмешался Арно, обрадованный перспективой переключить внимание Ракана на кого-нибудь другого, – Ротгер Вальдес, вице-адмирал Талигойского флота.

– Флота, говоришь… Что-то он мне не нравится. Они там все какие-то странные. – Альдо задумчиво почесал подбородок, на котором виднелась отчётливая сыпь из-за непрерывно щекотавших его перьев, – Но если хочет здесь остаться – пусть поклонится мне и присягнёт на верность.

– Ммм… Нет, спасибо. Особого желания не имею. – Вальдес с кошачьей грацией потянулся и протяжно зевнул, всем своим видом демонстрируя пренебрежение.

– Что?! Да как вы смеете! Отправить его в Багерлее!!!

На вопль тут же прибежала стража и… застыла на месте.

– Ваше Белоштанство! А кого в Багерлее-то?

Альдо нервно повертел головой: Вальдеса нигде не было.

Тихий мелодичный смех раздался прямо возле уха Арно и заставил улыбнуться.

– А ты почему улыбаешься? Тоже хочешь в Багрелее?!

Ситуация начинала приобретать опасный оборот, но положение неожиданно спас Август Штанцлер. Он вдруг появился из ниоткуда и громко объявил:

– Суд начнётся через полчаса! Прошу всех пройти в главный зал!

Это фраза подействовала, как огонь: все тут же начали бегать, толкаться, суетиться и кричать, а виконт стоял в эпицентре шумихи, с удовольствием отбросив в сторону чужую шпагу и размышляя, в которое из странных здешних мест отправиться дальше.

– Дорогу Маршалу! Дорогу Маршалу! – мимо быстро пробежал Сэц-Алан, а на плечо Арно легла чья-то рука:

– Ну что, брат, пошли на суд? – и старший-старший мягко подтолкнул своего младшего-младшего в строну замка.

– Ли?! И ты… А что… Это… А кого судят-то?

– Как кого? – Лионель, казалось, искренне удивился. – Алву, конечно, кого же ещё.

продолжение в комментариях

@темы: отблески этерны, фанфики, Арно Савиньяк

---

Да неужели

О, это непередаваемое чувство, когда наконец закончил писать фик, который по неизвестным причинам висел у тебя без продолжения больше года!
Единственный фик, который я написала в соавторстве (не считая всяких мелочей) с единственным автором, с котороым я вообще могу писать в соавторстве, он настолько упорот, насколько это вообще возможно в принципе, и даже немножечко больше.
 }{элик@, поздравляю нас
Остался только эпилог.
Вот допишу эпилог.
И всёёёёёёёё

@темы: отблески этерны, фанфики, планы

---

И пошло-поехало

Громыко

Арты, какие арты, какие шикарные арты!!!! Особенно Дэн, я бы его вырезала оттуда, чтобы любоваться отдельно, но у него на плече рука Теда не то чтобы я сильно против
Они восхитительны, мне нужно ещё!



ГП

У ГП-фандома такая шикарная визитка, что я залипаю в неё уже почти час

Fandom HP 2015

Fandom HP 2015

До конца пройти не смогла, прошла все задания, а последнее зелье так и не дали :/ Потом ещё раз попробую.

Dishonored

До чего же атмосферная у них флешка! Эту музыку можно слушать весь день (если вы любитель мрачной загадочной музыки )



Профессор

Классный клип, буду ждать ещё




Докта

Поможем всем миром найти Галлифрей


Айтишники:



Каннареджо

Увидела и вспомнила, что забыла вчера зайти в игру, плакало моё зелье ^^"

@темы: ФБ-2015

---

Понеслась!

По другим фендомам, может, позже отпишусь, а для кустов, конечно, отдельный пост!
(И баннер с любимчиком)

Поржала с визитки, повозмущалась некоторыми фандомными штампами в алкогольной игре (

суть претензий

к примеру, Арно, закатывающий истерики, есть в каждом втором фике, но он никогда не закатывал истерик в каноне, ну в самом деле, он вам не девочка-эмо тринадцати лет! ).
И трейлер! Трейлер восхитителен!

Вытащила предсказание:

Сильно сомневаюсь, что мне, с моим вальдмеером головного мозга и острой приддоньячной недостаточностью, можно втюхать ещё какой-то ОТП по этому фандому А вот по другим... Посмотрим

Утащила последние дни голосования, это надо не забыть!

Последние дни голосования

@темы: отблески этерны, ФБ-2015

---

И меня вылечат

Чем только не займёшься вечером, когда ноги гудят от велопрогулки и не хочется ни о чём думать Хотя обычно я таким не занимаюсь
(Подсмотрела у  Isabelle80 )

Узнайте Ваш сказочный архетип

Ваш сказочный архетип - Василиса Прекрасная

Узнай свой результат

Блин, есть в этой Василисе что-то от Драйзера. Никогда мне от соционики не избавиться

@темы: дело было вечером, делать было нечего

---

Большой брат следит за вами!

Кто ещё попал в список для чтения, кроме кустов:

ну, это навсегда!


а вот здесь меня, откровенно говоря, больше арты интересуют)

обожаю игру, а вот фанфикшен не вдохновляет. А визуал - другое дело, дайте мне его, и побольше!

Да! ДАДАДАДА!


Ммм... Здесь я тоже ради визуала и, быть может, юмора. Дело в том, что я из тех на всю голову толкиенутых, кто считает, что Профессора трогать вообще нельзя, и из всего существующего серьёзного, не стёбного, фанфикшена на эту тему я признала пока только "По ту сторону рассвета" (вот это шикарно, кстати).


А здесь я утащу сразу несколько баннеров, я это хочу, дайте мне!




З.Ы. Пойду напишу им заявок

Если честно, я не сильно понял, что это, но они меня заинтересовали.

А чё бы и не?)


В игре я сравнительно недавно, но мне уже любопытно)

ВОТ ОНО!!!!!


А это тот странный случай, когда я не читала ВанПис, но мне нравится Зоро о_О


Без комментариев

Я не знаю, что я здесь забыла, но у них классное видео!

И я, кажется, чего-то не нашла... ГДЕ DA?????? Буду надеяться, что я просто ослепла, и они потом внезапно окажутся где=то здесь

@темы: ФБ-2015, планы

---

Кажется, я что-то пропустил

Да, я появляюсь тут раз в пятилетку, потому что куча дел, но пройти мимо этого не могу!

Выбирая между кустом и водорослями, я, конечно, выберу водоросли Но поскольку выбирать пока никто не заставляет, утащу и то и другое!





Конечно, ирис не обладает красотой розы, ирис куда красивее розы! Любимый цветок с детства, чё

@темы: отблески этерны, ФБ-2015

---

Деанонизация, ч.10, последняя

Я до последнего сомневалась, нужна ли вообще эта работа, и уже почти совсем решила, что не нужна, но тут  Isabelle80 сказала мне: "давай, у тебя два дня осталось, как раз успеешь", и я её внезапно написала Спасибо ))))

Название: Замыкая круг
Автор:  Tia-T@i$a
Размер: мини, 1814 слов
Пейринг/Персонажи: Олаф Кальмеер, Ротгер Вальдес
Категория: джен
Жанр: модерн!AU, броманс, ангст
Статус: закончен
Краткое содержание: Всё началось с Вальдеса. Или нет?
Дисклеймер: канон и персонажи принадлежат Камше, слова принадлежат народу, буквы - Кириллу и Мефодию, наша фантазия принадлежит кустам, а сами мы прикованы к галерам, и нам не принадлежит ничего
Примечание: Является бонусным текстом к работе В прошлом, будущем и настоящем
Размещение: запрещено

Как хорошо, что есть рамки, не отнимай мои рамки,
Не просто так, не для декора
Построены стены, крепки заборы.
Не разрушай мои рамки, не расширяй мои рамки,
Вдруг это странное что-то
Двинется с точки отсчёта?
(с) Flёur, “Рамки”

Олаф знает, что всё началось с Вальдеса. С того дня, как черноволосый незнакомец с сумасшедшими глазами появился из ниоткуда, чтобы вытащить Олафа из-под обвала, а затем самому свалиться в пропасть и обеспечить спасённого кошмарными снами до конца жизни – вот с этого самого дня всё и началось. Олаф не помнит, как спустился с горы, не отвечает на вопросы родственников и вечерами долго-долго, словно пытаясь разглядеть там ответы на какие-то жизненно важные вопросы, вглядывается в билет на поезд, который должен отвезти его в ближайший город. Вальдес во сне смеётся и падает, падает вниз, и последнее, что видит Кальдмеер перед пробуждением – невозможные синие искры в полубезумных чёрных глазах.

В городе полагается купить билет уже на самолёт – на восток, туда, где находится крупнейший Институт Межгалактического Права на Земле. Отец не мелочится – его сын должен получить самую лучшую и прибыльную профессию. Желания самого сына, с детства зачитывающегося историческими книгами и даже последние каникулы пожелавшего провести за изучением какой-то древности, в расчёт, конечно же, не берутся. “Я так не играю, – говорит Вальдес из сна, – тебе стоит заняться временной археологией!” А потом он снова падает, а Олаф снова – как в каждом сне до этого – протягивает руку, но не успевает его поймать.

Кальдмеер знает, что его долг – быть послушным сыном, опорой для родителей. Стать юристом – мечта его отца. Олаф стоит перед кассой аэропорта и думает о том, что, должно быть, его собственному сыну придётся стать археологом. И ещё о том, что если бы чёртов доктор Вальдес не улыбался, умирая, то сны не были бы такими страшными. Наверное.

Олаф не знает, почему в купленном в результате билете значится совсем не то место назначения, которое планировалось изначально. Он вообще не привык подчиняться сиюминутным порывам – это удел людей, не признающих никаких правил и ограничений. Людей вроде Вальдеса. Но Кальдмеер считает, что для совершения некоторых ключевых, влияющих на всю дальнейшую жизнь поступков людям предоставляется только один шанс. И не собирается жалеть о своём выборе.

***

Правила безопасности, политика пацифизма и невмешательства – всё это зазубрено Олафом наизусть задолго до поступления в Северный Исторический. Он не собирается преступать эти порядки, как не собирается сближаться с человеком, который, видимо, поставил себе основной жизненной целью нарушить все возможные законы, а когда они закончатся – изобрести ещё парочку, чтобы наплевать и на них тоже. Доктор Вальдес – человек из будущего, человек, который спас Кальдмеера… Но доктор Вальдес ведёт себя подозрительно, разговаривает, как сумасшедший, а на его поясе висит боевой бластер – предмет, категорически запрещённый археологам. Так что он, быть может, потрясающе интересный человек – но у Олафа нет ни единой причины ему доверять. Однако…

– Ты мне веришь? – спрашивает Вальдес, и Кальдмеер почему-то верит, хотя ему так больно, что трудно дышать, перед глазами пляшут чёрные пятна, мешая рассмотреть хоть что-то – кроме ярких, слишком живых синих искр в глазах Ротгера. Согласно протоколу безопасности, Олаф должен немедленно эвакуироваться в аварийном режиме. Но ему говорят, что в ране яд, а Вальдес обещает, что поможет.

– Не бойся, парень, Бешеный не подведёт, – успокаивает оставшийся с Кальдмеером участник экспедиции, когда остальные уходят. Олафа не нужно успокаивать – ему не страшно, только очень больно. Он не знает, кто такой Бешеный, но думает, что когда в компании людей есть Вальдес, назвать таким именем можно только одного человека.

Нет никаких особых причин доверять незнакомым вооружённым людям. Но для Бешеного, пожалуй, можно сделать исключение.

***

Олаф почти не удивляется, когда, оказавшись в замке с “привидениями”, встречает там Вальдеса. Он уже понимает, что в этих встречах есть какая-то закономерность, но ещё не совсем уверен, какая именно. Когда из разрыва летят каменные обломки – и попадают, конечно, в Бешеного, хотя летели-то они в Кальдмеера, – Олаф думает, что закономерность ему не нравится. Быть может, у Вальдеса в принципе сложные взаимоотношения со всякого рода скальными породами, но Кальдмееру вовсе не хочется раз за разом оказываться человеком, из-за которого Бешеный получает такие повреждения. Вальдес падает и не двигается, и какое-то мгновение Олаф снова видит перед собой жуткую улыбку и летящего вниз человека, но видение быстро отступает перед гневным взглядом начальника Вальдеса.

“Счастливая монета семьи Лоренцо” – история довольно старая, конечно, Олаф о ней читал. А Вальдес – наверняка нет. Иначе не лез бы с упорством суицидального маньяка к человеку, одно присутствие которого рядом может его прикончить. Или всё равно полез бы? Но если у Бешеного настолько отсутствует инстинкт самосохранения, придётся кому-то более хладнокровному и уравновешенному позаботиться о безопасности чокнутого “охотника за привидениями”.

***

Можно ли изменить чьё-то прошлое, если это прошлое является твоим будущим? Олаф не знает, что будет с ним самим, если Вальдес не появится спасти его от обвала, но он должен попробовать, должен сделать хоть что-то – и потому не приближается, делает над собой усилие, чтобы отвести взгляд, отвернуться и уйти. Это правильно. Неправильно – это испытывать сожаление, словно Кальдмеер теряет старого друга. Они не были друзьями. Не были ведь?

***

Олаф не видит Вальдеса несколько лет, успевает повзрослеть, стать профессором, получить собственный именной манипулятор временной воронки и возглавить собственную экспедиционную группу… Он не понимает, почему в одной их этих экспедиций манипулятор внезапно принимается искрить, прошибая руку насквозь электрическими импульсами, но разбираться с этим сперва некогда, а потом всё внимание отвлекает на себя Бешеный.

…Кальдмеер лежит в тёмной комнате на холодном металле и думает, что держаться подальше от Вальдеса – всё равно, что пытаться игнорировать ветер, когда тот сбивает тебя с ног. Хотя тот факт, что в этот раз досталось ему самому, а не Бешеному, его вполне устраивает. Олаф годами пытается найти способ, с помощью которого можно было бы не дать Вальдесу свалиться с той самой горы – но даже если бы он наплевал на один из основных запретов и отправился в прошлое, чтобы появиться перед самим собой, то остановить отколовшийся кусок скалы не представляется возможным. И впервые в голову приходит мысль, что Ротгер ведь всё равно полезет вытаскивать Олафа-мальчишку из-под обвала, даже если они будут едва знакомы – потому что это же Вальдес, и просто невозможно представить, что он поступит как-то иначе, – а значит, держать дистанцию нет никакого смысла. Это странным образом успокаивает – тем спокойствием, каким успокаивается неизлечимо больной, поняв, что смерти не избежать, но перед ней ещё можно успеть пожить.

Разговаривать с Ротгером слишком легко, а время пролетает слишком быстро. Олаф мысленно взвешивает все за и против идеи сохранять дистанцию, и аргументы кажутся равновесными, пока выпавшее из складок куртки знакомое кольцо не сдвигает с места воображаемые чаши весов. “Просто выбери тот вариант, который нравится тебе больше” – сказал Вальдес в одну из прошлых встреч. И Олаф выбирает.

***

Действительно ли Олаф хочет всего лишь поприсутствовать на закрытом слушании, где было вынесено судьбоносное решение в пользу создания специального подразделения по борьбе с аномалиями, или же он подсознательно ищет встречи с Вальдесом – на этот вопрос Кальдмеер, пожалуй, не готов ответить даже себе. Манипулятор снова бьётся током – и довольно сильно – при приближении Ротгера, и это уже не похоже на случайность. Олаф начинает думать, что случайностей не бывает вообще. Даже темы, которые они выбирают для почти задушевной беседы в кафе, кажутся ему имеющими какое-то скрытое значение. И внезапно погасший во всём районе свет – тоже не просто совпадение. Скорее, напоминание, что встречи, происходящие поперёк течения времени – опасное занятие. Что в следующий раз кто-то может серьёзно пострадать. Кальдмеер почти с ужасом понимает, что ни одного из них это уже не остановит.

***

Вальдес без привычных потусторонних искр в глазах пугает почти до дрожи. Не потому, что выглядит не так, как обычно – а потому, что даже без этих искр он кажется совершенно чокнутым. Ещё не Бешеным, конечно – но и не нормальным человеком тоже. Олаф не удивлён, что Ротгер лезет в самое пекло. Даже появление инопланетного динозавра выглядит чем-то вполне себе предсказуемым – чего ещё ожидать, когда рядом Вальдес? А вот внезапно обнажившиеся различия в мировоззрениях оказываются неприятным сюрпризом. Конечно, Кальдмеер в курсе, что они с Вальдесом с самого начала находятся по разные стороны баррикад. И даже прекрасно помнит, как сам при первой же встрече осудил того за несоблюдение элементарных норм сохранения засекреченной информации. Спор между отделом исследований и отделом устранения вечен, и повторяется каждый раз, стоит только этим командам пересечься – порой и до драк доходит. Но слышать открытую критику в свой адрес именно от Вальдеса неожиданно оказывается очень неприятно.

Не склонный заниматься самообманом Олаф понимает, что все его собственные принципы просто отказываются работать, когда речь идёт о Бешеном. Бешеный – это вечное исключение из любых правил и закономерностей, которым Олаф привык подчиняться, не задумываясь, потому что они являются залогом сохранности его команды во время не таких уж и безопасных экспедиций в прошлое. У Ротгера диаметрально противоположные взгляды на мир, и это можно было бы списать на молодость, если бы Кальдмеер не знал точно, что с возрастом ничего не изменится. Сам он так жить не может, ему необходимы рамки – они и Вальдесу необходимы, больше, чем кому бы то ни было, вот только кто сможет втиснуть в них Бешеного? Переубеждать Ротгера бесполезно, и Олаф делает то единственное, что может – остаётся, чтобы помочь.

Ему стоит немалых усилий оттащить Вальдеса от разрыва – едва ли тот осознаёт, что чуть было не шагнул туда, завороженный увиденным. Кальдмеер не горит желанием проверять, как именно разрыв сводит с ума каждого, кому хватает глупости посмотреть внутрь. Ротгер снова выглядит таким, каким его скоро привыкнут видеть все – невероятно сумасшедшим и абсолютно Бешеным. Таким, каким он и должен выглядеть.

***

Конечно, Олаф всегда знал, что этот день однажды придёт. Но ему всё равно до последнего не хочется верить, что Ротгер Вальдес, стоящий перед ним – всё ещё тот самый Ротгер Вальдес, которого Кальдмеер знает вот уже почти тридцать лет. Они заперты в каменной ловушке, круг замкнулся, Время всё-таки добралось до них, вода поднимается с ужасающей скоростью, а Олафа Кальдмеера больше всего волнует, узнает его Бешеный или нет – ситуация нелепей некуда. У Ротгера на руке нет манипулятора – да к тому же он слишком молод ещё, чтобы быть участником экспедиции, и, по словам Шнееталя, не похоже, чтобы Вальдес вообще понимал назначение хоть каких-нибудь из их приборов, так что вывод из этого напрашивается прямо-таки шокирующий. Ротгер, живущий в двадцать втором веке – это какой-то нонсенс. Ему здесь не место, так же, как сверхмощному вычислительному компьютеру не место в какой-нибудь мезозойской эре. Олаф вспоминает свои рассуждения о необходимости рамок для каждого человека и впервые в жизни ловит себя на желании для кого-то эти рамки сломать. Потому что Вальдесу должно быть очень тесно жить в таком скучном мире – иначе с чего бы ему лезть в катакомбы без команды и даже без оборудования?

Решение проблемы находится очень быстро, это уравнение довольно простое. Есть два человека: многое уже повидавший взрослый и подросток, у которого впереди вся жизнь; есть смертельная ловушка и один-единственный манипулятор, уже достаточно зарядившийся для того, чтобы можно было воспользоваться аварийным режимом. В самом деле, Олаф считает, что думать тут особенно и не над чем. Конечно, нельзя предугадать, в какой именно год из пятьдесят первого века занесёт Вальдеса, но Кальдмеер знает, что Бешеный не пропадёт. Главное, успеть защёлкнуть манипулятор и нажать на кнопку. Круг наконец-то замыкается, и Олаф чувствует, что замыкается он как нельзя более правильно. И улыбается при мысли о том, что всё это время был абсолютно не прав, считая, что всё началось с Вальдеса и с его привычки нарушать законы времени и пространства. Потому что Вальдес никак не мог начать нарушать эти законы, оставаясь в своём родном двадцать втором веке. Потому что на самом-то деле всё началось с Кальдмеера.

@темы: вальдмеер, Ротгер Вальдес, отблески этерны, деанон, фанфики, Олаф Кальдмеер, ЗФБ-2015

---

Деанонизация, ч.9, самая главная

Занудное предисловие и благодарности

Занудное предисловие и благодарности

Кто пишет фанфики по своим же заявкам? Я пишу фанфики по своим же заявкам. Эта идея появилась у меня давно, кажется, ещё прошлым летом, и сперва я не теряла надежды развести кого-нибудь на её воплощение - чтобы в конце концов понять, что из зыбкой идеи накуривается полноценный сюжет, навязывать который кому-то не имеет смысла - надо садиться и писать. На битву я записывалась с твёрдым намерением сделать эту работу, даже если больше я не сделаю ничего. Когда объявили тему спецквеста, я радостно потирала руки, понимая, что попала в самую точку. Оставалось только сдвинуть дело с этой мёртвой точки.  }{элик@ и  werefoxy, знавшие об идее с самого начала, поддерживали меня всю дорогу - иначе я бы вообще за это никогда не взялась. К слову, именно благодаря Хэлике действие первой главы происходит в катакомбах под Парижем - она добросовестно собрала мне целую подборку самых жутких и загадочных мест на Земле werefoxy мужественно пережила три различных варианта начала первой главы - на Земле, в Кэртиане и снова на Земле, пока я пыталась определиться
Отрезая себе пути к отступлению, я поделилась идеей с  Isabelle80, и она сказала: да, нам это надо. Пиши. Она же пинала меня, напоминая, что план огромен, что времени мало, и надо писать хотя бы по 1000 слов в день. Когда размер первой главы перевалил за вторую тысячу, а логическая концовка всё ещё маячила где-то в дали, ко мне потихоньку начала подкрадываться паника. Когда я поняла, что и вторая глава не собирается уступать первой, я уже откровенно трусила: я ничего не успею, остаётся либо писать очень укороченную версию фика, что его, конечно же, резко испоганит, либо не пытаться успеть к выкладке, потому что это невозможно. Я была готова сдаться и опустить руки. Я уже почти сделала это. Но werefoxy и Isabelle80, не сговариваясь, с двух сторон сказали мне: напиши план и сократи количество встреч (изначально их планировалось 10, не считая эпилога). Ты всё успеешь. И хотя план в моём исполнении выглядел как "Глава 4: Вальдес пошёл туда, и тут началась жеееесть. Глава 5...", это реально помогло. Когда до выкладки оставалась одна неделя, я написала только две главы и с замиранием сердца выложила их в сообщество. Если честно, такой мгновенной и бурной реакции я не ожидала. Команда буквально закидала меня мотивацией, и я поняла, что допишу, чего бы мне это ни стоило, потому что обмануть ожидания этих людей я просто не в состоянии. Как говорил Макс Фрай, из добросовестно похваленного меня можно свить не один метр качественной верёвки.
Дальше всё было, как в тумане Я писала на работе, я писала дома, я пиала по ночам. 1000 слов в день? Об этом можно было забыть, я должна была писать по одной главе в день, а главы выходили длиной 2,5-3 т.
Я очень благодарна werefoxy и }{элик@: едва включив браузер утром, они вынуждены были натыкаться на тонну сообщений от меня, содержащих обрывки глав и припадочные требования: "скажи мне немедленно, что ты об этом думаешь, потому что я понятия не имею!" Я не знаю, как они это выдержали, но они заслужили памятник
Я не меньше благодарна Isabelle80: она выслушивала всё моё нытьё по поводу того, что я ничего успеваю, и даже ни разу меня не послала, хотя у неё самой совпадали дедлайны на битве и на работе.
Я люблю нашу команду. Такой поддержки, как от них, больше нигде не найдёшь

Название: В прошлом, будущем и настоящем
Автор:  Tia-T@i$a
Бета:  Wednesday_@ddams
Размер: макси, 18850 слов
Пейринг/Персонажи: Ротгер Вальдес, Олаф Кальдмеер, прочий ВМФ на фоне
Категория: джен
Жанр: модерн!AU, броманс, ангст, экшн, приключения
Рейтинг: PG-13
Статус: закончен
Краткое содержание: Когда Ротгер Вальдес впервые встречает Олафа Кальдмеера, Вальдес не знает о нём абсолютно ничего - зато Кальдмеер, похоже, знаком с Вальдесом уже довольно давно. Нет, это не последствия амнезии, просто оба они путешествуют во времени - и встречаются в неправильном порядке, нарушая законы времени и пространства. Однако Время не терпит подобных парадоксов и обязательно попытается вернуть всё на свои места.
Дисклеймер: канон и персонажи принадлежат Камше, слова принадлежат народу, буквы - Кириллу и Мефодию, наша фантазия принадлежит кустам, а сами мы прикованы к галерам, и нам не принадлежит ничего
Примечание: Написано по заявке с ОЭ-феста: Вальдмеер, ретеллинг истории Доктора и Ривер: путешествовать во времени, встречаться в неправильном порядке.
Текст был отредактирован, возможны незначительные изменения. Впрочем, вряд ли вы их заметите)))
Коллаж к 1 главе от  Futbolerka, спасибо ей


К работе имеется бонусный текст Замыкая круг

Пролог

Пролог

Взвесь все факты и аргументы,
Продай всё и сожги документы,
Оставь записку, что решил утопиться –
А потом беги: ты вольная птица!

Lumen, “Хорошо”

Ротгеру Вальдесу очень не повезло родиться именно в двадцать втором веке. Двадцать второй век на Земле – это век развития цифровых технологий. Век гаджетов и Интернета. Век интровертов и социопатов, обывателей и потребителей. Век, когда люди, имея почти неограниченные возможности, попросту их не используют, предпочитая сидеть дома в своём уютном мирке, неторопливо перемещаясь между компьютером, холодильником и ванной комнатой... Век стереотипов и замызганных, затасканных идей, выдаваемых за свежие и неординарные. Век стадности, век толпы, обвешанной ярлыками, где каждый считает себя “не таким, как все”, являясь при этом точной копией приблизительно четверти людей, стоящих рядом. Век, когда с людьми больше не случается ничего интереснее и опаснее, чем случайное падение с лестницы. Век, в котором искать приключения на свою голову считается признаком психического расстройства. Век, жить в котором Ротгеру Вальдесу очень и очень… тесно.

Вальдес думает, что родись он на сотен пять-шесть лет раньше, то мог бы стать моряком и бороздить моря и океаны на паруснике (делать это на современных кораблях совершенно неинтересно). Должно быть, думать так – неправильно с моральной точки зрения, но Ротгер предпочёл бы жить во времена Третьей Мировой войны – уж там-то он точно нашёл бы, чем заняться. А спустя лет двести-триста люди, возможно, всё-таки обнаружат другие формы жизни в космосе, другие миры и бесконечное количество великолепных новых возможностей делать то, чего никто на Земле никогда раньше не делал – и это была бы именно та жизнь, о которой Ротгер всегда мечтал… Но вместо этого он родился в дурацком и, по всей видимости, самом мирном веке за всю историю Земли и в свои неполные восемнадцать развлекается тем, что прыгает с парашютом с самолётов и со страховкой с вышек (легально), а также без парашюта и страховок в воду с высоких скал и, однажды, с городского моста (что, как выяснилось, является административным нарушением и карается арестом и штрафом); имеет внушительный список приводов в полицию во множестве городов Европы (путешествие автостопом во время летних каникул в старшей школе); сплавляется по горной реке на катамаране, затем – на каяке; увлекается то паркуром, то фехтованием, то единоборствами… Конечно же, на то, чтобы прилежно (и скучно) учиться в школе, времени Вальдесу попросту не хватает, зато его достаточно для того, чтобы устроить фееричный (в буквальном смысле, из оставшихся после празднования Нового Года фейерверков) взрыв в столовой и быть отчисленным всего за месяц до выпускного, едва не доведя этой новостью тётушку Юлиану до неоднократно обещанного инфаркта. Директор школы не желает восстанавливать изрядно помотавшего ему нервы ученика ни на каких условиях, но Вальдесу это, в общем-то, совершенно безразлично – к тому времени, как на стол секретарю ложится подписанный приказ об отчислении, сам отчисленный ученик уже вовсю готовится к очередному путешествию. Просидев некоторое время на тематическом форуме в интернете и найдя группу таких же (ну, или почти таких же), как он, отмороженных экстремалов, вознамерившихся исследовать известные на весь мир парижские катакомбы, Вальдес уезжает во Францию, оставив на кровати короткую неинформативную записку: “Доберусь – позвоню”. За восемь лет опеки над гиперактивным племянником дядюшка с тётушкой видали и не такое, поэтому привычно решают дать втык воспитаннику по возвращении – ведь до сих пор Ротгер всегда исправно возвращался, куда бы его ни заносила ненасытная жажда приключений.

1:8

1:8

You don't remember me
But I remember you...
...Have you forgotten all I know
And all we had?..

Evanescence, "Taking Over Me"

Разумеется, официально открытая для посещений часть катакомб никого не интересует. Триста километров погребённого под толщей камня пространства манят своей неисследованностью и недоступностью, и семеро молодых людей проводят в поисках почти месяц, прежде чем им удаётся найти ещё не замурованный полицией нелегальный лаз в подземелье. Согласно историческим сводкам, тоннели должны занимать под землёй всю площадь старого Парижа, но достоверно этого никто не знает, да и вход туда даже официальным археологическим экспедициям запрещён уже почти сто лет – с тех пор, как за каких-то три года бесследно исчезли четыре такие экспедиции, так же как шесть отправленных вслед за ними спасательных бригад. Говорят, что воды Сены размыли часть подземных залов и затопили их. Кто-то уверен, что все замурованные тоннели уже давно находятся под водой. Вальдес считает всё это несущественными мелочами, справедливо – и он даже сам пока не представляет, насколько – полагая, что острые ощущения, ради которых он и лезет в эти катакомбы, будут обеспечены ему при любом раскладе.

Конечно же, в целях безопасности всем участникам “экспедиции” следует держаться вместе и идти в строго оговорённом порядке на строго оговорённом расстоянии. Конечно же, Вальдес лезет вперёд, намного обогнав остальных, нимало не смущаясь тем, что местами приходится изворачиваться, проходя боком слишком узкие ходы, а местами – пробираться ползком. Отдельная проблема – протащить за собой походный рюкзак с некоторым количеством импровизированного снаряжения “на всякий случай”. В этот гипотетический случай никто особо не верит, зато возможную ширину проходов прикидывали заранее, так что рюкзаки у всех маленькие, а “снаряжение” крайне скромное: нож, спички, запасной фонарик и пара консервов, даже спальные мешки были сочтены слишком объёмными и оставлены снаружи. О такой мелочи, как трос или верёвка, попросту никто не подумал.

Пролезая в очередном труднопроходимом месте и игнорируя уже едва-едва различимые голоса сотоварищей по “экспедиции”, Ротгер слышит над головой шум воды, но особого значения ему не придаёт – налобный фонарик высвечивает впереди довольно широкое пространство, а это означает, что подземные залы уже близко. Вот только чтобы попасть туда, надо протиснуться в совсем уж узкую щель между двумя каменными плитами – с первого же взгляда ясно, что этот проход не был создан специально для дистрофиков и анорексиков, плиты сдвинулись со временем, и навряд ли их положение с тех пор стало сколько-нибудь устойчивее. Вальдес буквально ввинчивается между камней, попутно обдирая до крови плечи и руки – ему весело, а правила техники безопасности могут по этому поводу говорить всё, что им вздумается. Он пролезает узкое место очень быстро, буквально ощущая, как камни за его спиной приходят в движение – и внезапное предчувствие опасности заставляет его сделать резкий рывок вперёд. Как раз вовремя: одна из потревоженных плит падает, увлекая за собой целый поток из обломков каменной породы, и Ротгер едва успевает выскочить из захлопнувшейся каменной ловушки. Впрочем, строго говоря, именно в ловушке он и оказывается: если остальные юные авантюристы, дойдя до завала, смогут (хотя и не без труда, конечно, учитывая узкие проходы) повернуть и выйти обратно, то Вальдес, похоже, застрял здесь до тех пор, пока не найдёт другой выход. Если, конечно, вообще существует другой выход.

В любом случае, путь назад закрыт, а о способах выбраться на поверхность можно подумать и попозже: в конце концов, кто лезет в древние неисследованные катакомбы для того, чтобы, едва найдя их, тут же оттуда убраться? Уж точно не Ротгер Вальдес. Осыпающиеся и весьма потёртые временем стены явно залиты каким-то строительным раствором, доказывая, что это действительно древние катакомбы, а не случайно вымытая подземными водами пещера. Проход дальше довольно широк (уж точно шире того, по которому пришлось лезть вначале), хотя местами завален камнями, пролезть через которые, впрочем, не составляет особого труда. В одном месте коридор значительно расширяется, но и завалы в нём становятся куда объёмней: среди пыльных камней Вальдес то и дело замечает разбросанные кости. Человеческие, разумеется – предположительно, в парижских катакомбах должно быть захоронено около шести миллионов человек. “Захоронено”, конечно, слишком громкое слово, учитывая, что кости просто складировались рядами в подземных ходах, прорытых при добыче известняка. После расширенного коридора стены снова сужаются, становится заметно холоднее, а под ногами оказывается крутая лестница. Внизу приходится идти по колено в воде – это было ожидаемо, так что на Ротгере высокие сапоги, но и они не особо спасают, когда местами уровень воды поднимается почти по пояс. То и дело на стенах можно увидеть потрескавшиеся мраморные таблички, кажется, что-то вроде отчётов об окончании проделанных в шахтах работ – Вальдес не особо силён во французском.

Коридор начинает разветвляться, но большинство поворотов рано или поздно заводят в тупик, так что в конце концов Ротгер оказывается в достаточно просторном помещении с пятью выходами, откуда довольно легко найти путь обратно – если опустить все блуждания по тупиковым поворотам, свободная дорога от заваленного входа досюда только одна. Зато ноги наконец-то оказываются на относительно сухой поверхности – от холодной воды Вальдеса уже начинает ощутимо потряхивать, а ноющие ссадины и засохшая кровь на руках приятных ощущений не добавляют. Выйдя на середину подземной “комнаты”, он достаёт из рюкзака более мощный фонарик и оглядывается – а посмотреть там есть на что. Зрелище весьма напоминает какой-то мемориал, только мемориальные плиты и прочие памятные знаки составлены непосредственно из костей усопших. Рядом с костяными стенами белеют таблички, и Ротгер уже собирается подойти, чтобы разглядеть их поближе, как вдруг его внимание привлекают звуки, доносящиеся со стороны одного из коридоров. Больше всего это похоже на чьи-то шаги и голоса, но Вальдес только что вышел из этого самого коридора и точно знает, что шагать и говорить там попросту некому. По крайней мере, было некому ещё пять минут назад. Тёмный мрачный склеп в подземелье – неподходящее место для заведения новых знакомств, поэтому самой удачной идеей кажется погасить фонарь и спрятаться за одной из груд костей – благо, навалено их здесь куда выше человеческого роста.

Голоса приближаются, уже можно различить отдельные слова, и становится очевидно, что если это и галлюцинации, то весьма качественные. Фонари у галлюцинаций довольно мощные, так что в их свете можно разглядеть две фигуры, показавшиеся в арке, ведущей из коридора: молодой парень, с любопытством озирающийся по сторонам, и взрослый мужчина в очках, явно чем-то недовольный. Говорят они на какой-то странной смеси английского и нескольких европейских языков, так что смысл понять можно, хотя логика построения предложений остаётся весьма туманной.

– Мы промахнулись на сотню-другую лет, здесь уже полная разруха. Надо было дальше загребать, век в двадцатый, – мужчина недовольно цокает языком, светя фонариком на груду костей в противоположной от Вальдеса стороне.

– Манипуляторам всё равно нужно время для перезарядки, так что можем пока и здесь осмотреться, заодно разницу зафиксируем, – молодой явно настроен куда оптимистичнее своего старшего товарища, его фонарь хаотично мечется из угла в угол, словно стремясь осветить и запомнить всё одновременно.

Следом за ними появляются ещё пятеро мужчин, у троих за плечами висят походные рюкзаки – очень необычной конструкции, Вальдес таких раньше не видел, – двое несут какое-то оборудование. Все эти вещи такого размера, что протащить их через некоторые коридоры можно было, только предварительно расширив проход при помощи идущего впереди слона или целенаправленного взрыва. Слонов поблизости не видно, взрывов слышно не было, и ситуация выглядит всё более странной.

– А где профессор? – нетерпеливо подпрыгивает на месте молодой человек.

– Снимает голографию какой-то таблички, говорит, она шибко необычная, – бурчит один из только что вошедших, спуская на пол рюкзак и принимаясь что-то из него доставать. – Перемещаться надо, здесь ловить нечего.

Странные незнакомцы пока что толпятся у входа, поэтому большая часть пространства остаётся неосвещённой, что позволяет Вальдесу оставаться незамеченным. Чего следует ожидать от этих людей – неизвестно, и безопаснее всего было бы постараться скрыться, пока его не обнаружили. Ротгер широко ухмыляется и делает то, что, наверное, во все времена делают все подростки его возраста, оказавшись в тёмной комнате с людьми, которые не догадываются об их присутствии: выходит из укрытия и, светя себе фонариком на лицо, заунывным голосом вопрошает:

– Кто посмел тревожить мою могилу?

Его скудных познаний во французском недостаточно для произнесения этой фразы, поэтому он обходится своим родным испанским. Впрочем, эффект и так полностью оправдывает все ожидания: раздаются несколько полных ужаса воплей (кто-то даже, кажется, порывается бежать к выходу), звон уроненных на пол предметов и смачные ругательства. Самый старший мужчина – тот, что зашёл первым – спокойно подходит ближе, светит фонарём прямо на Вальдеса и неожиданно ухмыляется, произнося на чистом испанском:

– Спокойно, парни, здесь все свои.

Один из “парней”, всё ещё матерясь, вновь наклоняется к рюкзаку и извлекает оттуда какой-то шар размером с футбольный мяч. Шар бесцеремонно подбрасывают вверх, где он и застывает под самым потоком, разгораясь белым электрическим светом. Ротгер очень быстро оглядывает каждого человека в комнате с ног до головы: все они одеты в светло-коричневые комбинезоны из плотной ткани, у каждого на запястье надет серебристый браслет со множеством циферблатов – компас? часы? – а в правое ухо вставлен массивный наушник с ярко мигающим индикатором. Люди разбирают фонари и постепенно расходятся по разным коридорам, явно не собираясь больше тратить время на всякую ерунду. Последним Вальдес смотрит на молодого парня, который стоит напротив, сложив руки на груди, прожигает его недовольным взглядом и выдаёт внезапное:

– Опять ты! Что ты здесь делаешь?

При свете видно, что парень не так молод, как сперва показалось – ему лет двадцать пять, и, являясь самым молодым среди незнакомцев, он всё же ощутимо старше Вальдеса и смотрит на него немного свысока. Вальдес не любит, когда на него смотрят свысока, поэтому отвечает не менее горячим взглядом и, нахально улыбаясь, интересуется:

– А ты ещё кто такой?

Слова почему-то приводят собеседника в ярость, он уже сжимает кулаки и готовится что-то ответить, но его, слегка ошарашено присвистнув, останавливает очкарик, всё ещё стоящий неподалёку:

– Руппи, позови профессора, скажи, что к нему пришли.

Парень послушно разворачивается и уходит, бурча себе под нос:

– И он ещё будет делать вид, что меня не узнал…

Оставшийся, окинув Ротгера цепким взглядом, заявляет: “Я за тобой приглядывать не намерен”, – после чего скрывается в одном из коридоров вслед за другими членами экспедиции.

Последнее, что Вальдесу нужно в жизни – чтобы за ним кто-то приглядывал, поэтому он, философски рассудив, что психов на свете куда больше, чем шансов ещё раз оказаться в катакомбах под Парижем, тоже заруливает в крайний проход, который выглядит самым заброшенным. Ноги тут же оказываются в воде, но пока только по щиколотку, а пройдя чуть дальше, Ротгер вновь начинает слышать далёкий гул, напоминающий шум воды. Интуиция, не раз спасавшая его в подобных ситуациях, настоятельно требует убраться отсюда подальше, но Вальдес её не слушает: он только что обнаружил, что на стенах коридора нацарапаны надписи на французском, и чем дальше – тем этих надписей больше. Увлёкшись, он не обращает внимания ни на просевший в нескольких местах потолок, ни на нарастающий шум. За спиной раздаются отчётливые шаги, но Ротгер игнорирует их, идя вслед за письменами, которые уже покрывают стены сверху донизу. Но коридор заканчивается тупиком, а сзади глубокий мужской голос окликает:

– Вальдес!

Вальдес медленно разворачивается и делает несколько шагов навстречу говорящему. Перед ним стоит мужчина лет сорока пяти, высокий, светловолосый и, кажется, сероглазый – при свете фонарика не разглядеть. Одну щёку мужчины рассекает глубокий старый шрам, который становится видно отчётливее, когда губы изгибаются в лёгкой улыбке:

– Так и знал, что найду тебя в самом заброшенном коридоре.

Методом исключения нетрудно определить, что незнакомец – тот самый профессор, за которым был отправлен Руппи. Впрочем, наличие учёной степени и солидного звания ещё не объясняют, откуда этот человек знает Вальдеса, и Вальдес уже открывает рот, чтобы именно это и сказать, но не успевает: он слышит треск, шум воды усиливается, а за спиной профессора на потолке появляется отчётливая трещина. Недолго думая, Ротгер хватает мужчину за руку и отпрыгивает назад, утягивая его за собой, а в следующее мгновение всё тонет в страшном грохоте…

***

Вальдес прикладывается плечом и головой об пол, правая рука немеет, а перед глазами танцуют разноцветные пятна, пока он пытается нашарить в воде, уровень которой стал заметно выше, отлетевший куда-то фонарик. Наконец пятна исчезают, а Ротгер соображает, что к его голове всё ещё прикреплен налобный фонарик, и включает его. Видимо, та же мысль пришла в голову и его невольному товарищу по несчастью, потому что два луча света появляются во тьме почти одновременно. Светят они, не сговариваясь, в одну сторону, освещая безрадостные перспективы: впереди – завал, разобрать который без посторонней помощи невозможно, позади – тупик, ровная, гладкая каменная стена. И не похоже, что вода, льющаяся сразу из нескольких щелей, собирается останавливаться. Слухи не врали: Сена размыла стены подземных тоннелей и хлынула внутрь.

– Ты в порядке? – профессор хладнокровно освещает фонариком все тёмные стороны завала по очереди, убеждаясь, что проход закрыт полностью.

– Я всегда в порядке, – бодрым голосом врёт Вальдес и, замечая, что светлые волосы незнакомца после знакомства с полом катакомб украсились красными потёками, добавляет: – А вот вашей голове явно сильно досталось.

– Ничего, я привык, – неизвестно чему усмехается тот, потирая шрам на лице. – Руперт сказал, что ты его не узнал.

Мужчина оборачивается и внимательно посмотрит на Вальдеса. Сейчас они стоят совсем рядом, так что становится видно, что глаза у профессора действительно серые, а в их глубине сверкают серебряные искорки, когда он вдруг очень серьёзно произносит:

– Ротгер, скажи мне, что ты знаешь, кто я.

Что-то есть в этой просьбе такое безнадёжное, что Вальдесу внезапно очень хочется ответить: “Знаю”, но он чувствует, что странному незнакомцу нужна правда, поэтому молча качает головой и видит, как серебряные искорки в глазах медленно замерзают, становясь ледяными.

– Никогда раньше не видел, чтобы ты молчал так долго, – незнакомец улыбается, но его улыбка за километр отдаёт фальшью – а уж Вальдес разбирается в фальшивых улыбках.

– Я берегу это эксклюзивное зрелище для особых случаев, – заверяет Ротгер, отмечая, что уровень воды стал подниматься ещё быстрее.

Вальдесу нравится в сложных ситуациях делать вид, будто он не понимает, что происходит, и забавляться тем, как ведут себя остальные. К сожалению, к нему внезапно приходит осознание, что просто делать вид и на самом деле не понимать ничего – две абсолютно разные вещи. И во второй из них нет ничего забавного. Нет ничего забавного в том, чтобы стоять в заваленной пещерке по пояс в быстро прибывающей воде и не видеть выхода. Нет ничего забавного в том, чтобы стоять там рядом с незнакомцем, который откуда-то прекрасно знает Ротгера и без спроса защёлкивает на его запястье снятый со своей руки странного вида браслет со множеством циферблатов, похожий на те, что Вальдес видел на остальных участниках экспедиции, но немного шире и другого цвета – бронзового. Нет ничего забавного в том, как этот незнакомец смотрит на него взрослым серьёзным взглядом и несколько раз открывает рот, собираясь что-то сказать, но замолкает и отводит глаза. Нет ничего забавного в том, что теперь взгляд незнакомца, обращённый куда-то мимо Вальдеса – откровенно разочарованный, а Вальдес не знает, почему, и даже не знает, зачем ему так хочется знать причину. В этом нет совершенно ничего забавного, потому что даже если их сейчас найдут, завал не успеют разобрать, и они вот-вот умрут, захлебнувшись холодными водами Сены. Ротгер понимает, что всё это абсолютно не смешно, и поэтому смеётся, по-настоящему, искренне – назло обстоятельствам. Это совсем не похоже на дёрганый истерический смех, после которого люди, как правило, принимаются рыдать, и быть может, именно поэтому незнакомец поднимает глаза и неожиданно тепло улыбается – и в этот раз фальши в его улыбке нет. Он держит Вальдеса за запястье и говорит очередную бессмыслицу:

– Ты был прав. Это действительно было весело.

И прежде, чем Ротгер успевает сказать хоть слово, нажимает что-то на браслете.

Слышится громкий всплеск, Вальдеса окатывает водой и будто прошибает насквозь разрядом электричества. А в следующее мгновение он, мокрый, грязный и местами окровавленный, уже стоит посреди оживлённой улицы какого-то незнакомого мегаполиса. На узком электрическом циферблате браслета мигают цифры: 5045.07.29. 13:45

2:7

2:7

Кто мы? Незнакомцы из разных миров...
Или, может быть, мы -
Случайные жертвы стихийных порывов?

Flёur, "Русская рулетка"

–

Церера

Церера (Церера – карликовая планета в поясе астероидов Солнечной Системы, один из потенциально возможных проектов колонизации космоса.), как и всякий астероид, не имеет своей собственной атмосферы. Атмосферный купол был создан искусственно с целью поселения здесь колонии в 4782 году. В 4962 году, 86 лет назад, Церера подала сигнал о бедствии, который тут же прервался, а прибывший спустя какое-то время патруль обнаружил разрушенную колонию и мёртвых жителей. Дело так и не было раскрыто…

Вальдес слушает объяснения инструктора вполуха, нетерпеливо оглядываясь по сторонам и переминаясь с ноги на ногу. Он прикидывался паинькой (несколько драк и пара десятков хулиганских выходок не в счёт – надо же было хоть куда-то расходовать неуёмную энергию) слишком долго, и теперь, дорвавшись наконец до почти настоящей экспедиции, жаждет получить как можно больше настоящих впечатлений. К сожалению, настоящие впечатления в понимании Вальдеса почти всегда связаны с высокой степенью риска для жизни, а экспедиция – всего лишь академическая практика, первая для студентов третьего курса Южного Исторического Института Федерации. Перемещения во времени им пока недоступны, и не будут доступны большинству из них даже по окончании института: археологи Времени – своеобразная элита в научном мире, и после третьего курса лишь несколько лучших студентов смогут продолжить обучение именно в этом направлении. Вальдес собирается быть в их числе, иначе учёба в скучном научном институте для него не имеет никакого смысла – а ему пришлось многое сделать, чтобы оказаться здесь, с тех пор, как он, грязный, изрядно потрёпанный и совершенно ничего не понимающий, внезапно оказался в 5045 году с чужим манипулятором на руке…

***

Оказалось, что нужно всего каких-то три с лишним года, чтобы, прибыв из двадцать второго века в пятьдесят первый, начать чувствовать себя там как дома. Один удачно подслушанный разговор о вирусе, сожравшем половину планетарной информационной базы биометрических данных, два столь же удачно встреченных беженца с пережившей падение метеорита колонии, умелое применение врождённого умения убедительно лгать, месяц в реабилитационном центре для людей с посттравматической амнезией, социальная программа адаптации… И вот, Ротгер Вальдес (даже исхитрившийся сохранить собственное имя, рискнув притвориться, что только его и помнит из своей биографии) – полноправный гражданин Свободной Федерации Землян, совершенно нового мира, оплаченного для него незнакомым человеком, погребённым под землёй и водой несколько тысяч лет – и всего каких-то три с лишним года – назад. Незнакомого человека звали Олаф Кальдмеер – по крайней мере, именно это имя было выгравировано на манипуляторе временной воронки. Манипулятором, как оказалось, назывался тот браслет, столь бесцеремонно перетащивший Ротгера в чужое время, а личные именные манипуляторы, как утверждал инфранет – межпланетарный аналог интернета, – Федерация кому попало не выдавала. Во времени могли перемещаться только специальные так называемые “археологические” экспедиции, причём исключительно в научно-исследовательских целях, для чего членам экспедиции на время выдавались манипуляторы. Получить такой в личное пользование можно было только вместе с определённой учёной степенью, а значит, найти хозяина необычного “браслета” не должно было составить труда – но об Олафе Кальдмеере не было никакой информации в инфранете, а в столичном историческом институте ни о нём, ни о его экспедиционной группе никогда не слышали. Манипулятор Вальдес, конечно же, никому показывать не стал и на всякий случай носил с собой в нагрудном кармане – благо в сложенном виде браслет становился почти совсем плоским.

Поступить в Южный Исторический Институт Федерации – задача нелёгкая даже для человека, который получал среднее образование в пятьдесят первом веке, а уж про век двадцать второй говорить и вовсе не приходилось. Однако Вальдес, сообразив, что единственный его шанс научиться пользоваться свалившимся на голову нелегальным способом путешествовать во времени – именно этот институт, сдаваться так просто не собирался. К счастью, программа реабилитации включала в себя ускоренное обучение по основным базовым дисциплинам, а вот остальному пришлось выучиваться самостоятельно, используя виртуальные курсы. Даже с пониманием местного наречия проблем у него не возникло – та странная смесь из нескольких языков, которую он услышал в катакомбах, оказалась стандартным наречием Федерации, привыкнуть к которому не составило особого труда. Но даже спустя год интенсивной самоподготовки Ротгер, конечно же, никуда не смог бы поступить, если бы сдавал экзамены честно. Все экзаменационные классы были оборудованы андроидами-поисковиками, призванными отслеживать и выводить из строя самые новейшие технологические устройства, используемые абитуриентами для списывания: от обычных телефонов до навороченных линз с микромониторами и выходом в инфранет. Во время сдачи вступительного экзамена Вальдес мог бы наблюдать десятки молодых людей, с позором изгнанных из аудитории чрезмерно умной техникой – мог бы, но не наблюдал, так как был слишком занят, списывая… с банальной бумажной шпаргалки, на обнаружение которой андроиды попросту не были запрограммированы, видимо, ввиду чрезмерной очевидности. Около килограмма макулатуры, запрятанной под одеждой, обаятельная улыбка в сторону экзаменатора и превосходящая всякие разумные пределы наглость – и вот Вальдес уже студент одного из самых престижных вузов Федерации. Дело оставалось за малым – попасть на специальный курс временной археологии, и Ротгер устремился к новой цели со всем своим привычным упорством…

***

Инструктор занудно вещает о правилах техники безопасности, а Вальдес незаметно перемещается к выходу из бывшего здания администрации. Настоящим археологическим исследованием здесь и не пахнет – после смерти нескольких десятков тысяч поселенцев никто не согласился вновь поселиться на Церере, и пустующий астероид, пару лет назад официально объявленный безопасным, просто используется как тренировочная зона. Никто не ожидает, что студенты действительно найдут что-то интересное или полезное, а Ротгер с таким положением вещей категорически не согласен.

Уже почти у самого выхода он наталкивается на одногруппника – Филипп Аларкон, сложив руки на груди, смотрит на инструктора довольно скептически. Впрочем, так же скептически он смотрит и на Вальдеса, который в ответ картинно разводит руками и шёпотом сообщает: “Ты как хочешь, а лично я собираюсь как следует развлечься”, прежде чем быстро выскользнуть на улицу. Аларкон цедит сквозь зубы: “Кто бы сомневался” – и зачем-то становится перед дверью так, чтобы побег Вальдеса остался незамеченным.

Они не единственная учебная экспедиция здесь, но остальные, соблюдая правила, находятся достаточно далеко, чтобы колония и впрямь казалась совершенно безлюдной. Ноги сами несут Ротгера по пустым улицам мимо разваливающихся зданий. Некоторые из них буквально всем своим видом напрашиваются на то, чтобы в них залезли, но Вальдес быстро проносится мимо, почти наугад сворачивая по улицам – всё нарастающий азарт подсказывает ему, что именно там можно найти самое интересное. Он идёт довольно долго и не знает точно, куда именно, но понимает, что не ошибся с выбором пути, когда оказывается на небольшом пустыре рядом с руинами какого-то крупного здания, а перед ним прямо из воздуха появляются человеческие фигуры. Сердце вдруг пронзает слабая вспышка боли.

Вальдес никогда не был обременён излишней сентиментальностью, поэтому довольно быстро соображает, что источником боли является внезапно заискривший браслет-манипулятор в нагрудном кармане, и быстро перекладывает его в поясную сумку для инструментов. Люди материализуются окончательно, но Ротгера, который оказался у них за спиной, пока не замечают – похоже, у них есть более насущная проблема:

– Что за чёрт, мы должны были приземлиться на восемьдесят лет раньше! – молодой светловолосый парень трясёт рукой с манипулятором так яростно, словно оттуда должны немедленно посыпаться ответы на все вопросы.

– Я настраивал приборы очень точно, что-то создаёт искажения, – мужчина в очках – тот самый, который в катакомбах не собирался приглядывать за Вальдесом – быстро распаковывает какое-то оборудование.

– Что-то… или кто-то, – обвиняющий голос звучит знакомо, и, когда говорящий, первым заметив присутствие рядом ещё одного человека, оборачивается, Вальдес без труда узнаёт в нём Руперта, встреченного в катакомбах под Парижем. Сейчас он кажется немного моложе, но на Ротгера смотрит всё так же подозрительно. Впрочем, самого Ротгера эти взгляды не особо беспокоят – вслед за Рупертом на него оборачивается ещё кое-кто. При свете дня в волосах у кое-кого видна седина (что, на вкус Вальдеса, смотрится куда лучше, чем потёки крови), а шрам на лице кажется куда отчётливей, но в целом профессор выглядит гораздо более живым, чем полагается выглядеть человеку, захлебнувшемуся под водой в подземелье. Вальдеса это не удивляет – он чувствует даже сквозь жёсткую ткань сумки, как продолжает искрить манипулятор, видит точно такой же – тот же самый, на самом деле – на руке у кажущегося теперь таким знакомым незнакомца и думает, что нелегко, должно быть, сохранять такое ледяное спокойствие, когда твою руку бьёт током.

– Профессор Олаф, какая неожиданная встреча, – Вальдес широко улыбается, и профессор легко улыбается в ответ – значит, имя на манипуляторе всё-таки принадлежит ему. Получилось бы несколько неловко, окажись это не так.

Руперт и присоединившийся к нему светловолосый парень выглядят так, словно не могут решить: задохнуться им от негодования или накинуться с кулаками на нахала, столь фамильярно обращающегося к их глубокоуважаемому профессору. Тот факт, что сам профессор, похоже, ничего не имеет против, лишь подливает масла в огонь.

– Я бы не назвал её неожиданной – ты всегда появляешься в тот момент, когда происходит что-то странное, – Кальдмеер совершенно невозмутимо кивает Ротгеру и направляется к мужчине, занятому аппаратурой. Вальдес решает воспринимать это как официальное приглашение присоединиться – хотя, учитывая то, какое любопытство в нём вызывает этот человек из будущего – из его личного будущего, – Ротгер воспринял бы как приглашение даже фразу: “Убирайся вон”.

В голове вертится множество вопросов, и первый из них: “откуда ты меня знаешь?” Но Вальдес, зная, что сам на аналогичный вопрос отвечать не станет – рассказ вроде “мы встретились в двадцать втором веке, когда нас завалило в древних катакомбах, и вы, кстати, там и остались” не кажется особо вдохновляющим, – спрашивает совсем другое:

– Так из какого времени вы прибыли?

– А ты? – конечно, Кальдмеер на такую очевидную уловку не попадается.

– Я первый спросил, – рядом уже раздаются недоумённые перешёптывания: не похоже, чтобы кто-то, кроме Руппи, Олафа и очкарика, слишком занятого своими приборами, чтобы обращать внимание на что-то ещё, был знаком с Вальдесом раньше.

– Твои глаза... – внезапно прищуривается Олаф, напряжённо вглядываясь в лицо Вальдеса, словно выискивает там признаки опасной болезни и не может найти.

– А что с ними не так? – театрально изумляется Ротгер. Если бы у него с собой было зеркало, он бы сейчас принялся картинно рассматривать себя в нём, но зеркала нет, поэтому приходится ограничиться разведёнными в стороны руками и удивлённым морганием.

– С ними всё нормально, – задумчиво проговаривает Олаф, – как раз это и странно...

– Профессор, вы должны на это взглянуть! – мужчина в очках подскакивает над оборудованием и выглядит крайне взбудораженным. На панели управления мигают красным сразу несколько индикаторов, и вряд ли это означает что-то хорошее.

– Профессор, дата! – почти одновременно с очкариком выкрикивает Руперт, и парень рядом с ним взбудоражено машет руками и путается в словах, пытаясь что-то объяснить.

– Руппи, спокойно. Зепп, давай помедленней. – Кальдмеер резко разворачивается к говорящим, но голос остаётся всё таким же невозмутимым.

– Как раз в этом году планету объявили опасной и закрыли к ней доступ, пока "охотники" не...

– Достаточно, Йозев, я понял! – резко прерывает Олаф, покосившись на превратившегося в слух Ротгера, и Зепп послушно замолкает. – Адольф, что у тебя?

Вокруг приборов уже взволнованно суетится почти вся группа, а очкарик деловито докладывает:

– Возмущения временной воронки, где-то совсем рядом, странно, что их не видно. Проходят волнами, промежутки всё короче.

– Похоже, мы нашли источник искажения, которым нас сюда затянуло. – Профессор задумчиво потирает шрам. – Сколько времени осталось до полной перезарядки манипуляторов?

– Минут двадцать, – немедленно рапортует кто-то, склонившийся над приборами, – но мы не сможем переместиться отсюда, надо отойти от искажения, иначе нас затянет.

Кальдмеер кивает и тут же принимается раздавать указания:

– Сворачивайте оборудование, отходим к центру поселения, по дороге всем настроить манипуляторы на обратное перемещение, время от начала экспедиции отсчитать в соответствии с прошедшим. В случае, если вы не успеете сменить настройки, используйте кнопку аварийного перемещения. Функцию возврата в последнюю точку использовать только в крайнем случае, всем ясно?

Все утвердительно бормочут, что яснее и быть не может – инструкции по использованию манипулятора временной воронки исправно повторяются перед каждой экспедицией, и даже новички Руппи и Зепп успели выучить её наизусть.

– Мы что, просто так уйдём? Это же шанс исследовать... И к тому же, по историческим данным… – начинает Руппи, но суровый взгляд профессора не оставляет никаких шансов.

– Даже если бы мы были в силах что-то сделать, мы не имеем права вмешиваться и менять события прошлого. Кстати, о несанкционированных вмешательствах. Вальдес... – Олаф оборачивается, но Ротгера нигде не видно.

– А он уже куда-то смылся, – неопределённо машет рукой в сторону руин Зепп.

– Это ж Бешеный, – фыркает Руперт, соображая, что прямо сейчас их отсюда гнать уже не будут, а значит, всё-таки есть шанс увидеть самое интересное.

– Пока ещё нет… – загадочно отвечает профессор, направляясь к разрушенному зданию. В самом деле, если результат воздействия искажения должен быть видимым, единственное место поблизости, где он может быть скрыт от глаз – это обширные руины. На ходу Олаф оборачивается: – Всем отходить к центру, Шнееталь, проследи. Я вас догоню.

Зепп и Руппи переглядываются за спиной профессора и следуют было за ним, но резкий окрик за спиной заставляет их замереть на месте и сделать вид, будто они очень заняты перенастройкой манипуляторов. Это, в конце концов, действительно требует приличного количества времени.

***

Развалины здания грязные, пыльные и труднопроходимые – как и положено любым уважающим себя развалинам. Зато в пыли остались чёткие следы прошедшего здесь до этого Вальдеса, так что найти его не должно составить труда. Перелезая через третью по счёту бетонную плиту, Кальдмеер слышит вдалеке тяжёлый топот, а в следующее мгновение чьи-то сильные руки сдёргивают его с места и вжимают в стену. Мимо проносится что-то огромное и явно тяжёлое, но Олаф, вывернувшись из кольца рук, успевает увидеть только длинный шипастый хвост, исчезающий за обломком стены.

– Это что… динозавр?

– О да! – Вальдес радостно подпрыгивает на месте и тащит Олафа вслед за огромной тварью, словно ребёнок на экскурсии в зоопарке.

Они возвращаются обратно на улицу, и перед ними предстаёт весьма впечатляющая картина: огромная рептилия, напоминающая крокодила, только с более длинными и резвыми ногами и размером со слона, старательно внюхивается в землю в том месте, где ещё десять минут назад расположилась команда Кальдмеера. К счастью, те действительно послушно убрались с пустыря. К несчастью, на пустыре всё ещё находится Вальдес – и хотя Олаф не уверен, что этот факт сулит несчастье именно Вальдесу, а не рептилии, он не горит особенным желанием это проверять. Внезапно тварь почти поднимается на дыбы, громко топает и принимается кружить на месте. Будь она собакой, Кальдмеер с уверенностью сказал бы, что она ловит свой хвост, но предположить подобное в отношении здоровенной рептилии было довольно странно.

– Я никогда не видел динозавров, – небрежно замечает Ротгер, – но всегда был глубоко убеждён, что они должны вести себя... Как-то по-другому.

– Я видел. Действительно, по-другому, – ровным голосом сообщает Олаф. – Эта тварь принадлежит другому месту и времени, она, очевидно, проскочила сюда из временного разрыва, созданного искажением.

– Вот куда делись люди в колонии… – Вальдес задумчиво смотрит на рептилию, прикидывая, как скоро она выделит их с профессором запах и сообразит, что они совсем рядом. Рептилия кажется несколько туповатой и неуклюжей. – Разрыв открылся и выпустил каких-то тварей, они сожрали жителей и ушли обратно…

– Вальдес… – предупреждающе начинает Кальдмеер, но его, похоже, не собираются слушать.

– Вы же пришли из будущего, вы должны были знать, что разрыв откроется снова.

– Разрывы всегда периодически открываются в местах, где существуют искажения, и когда разрыв закрыт, отследить само искажение времени почти невозможно. Мы попали в это время случайно, когда оно активизировалось. Это тренировочная экспедиция для нескольких новичков, по плану мы должны были оказаться здесь спустя четыре года после трагедии, когда расследование уже прекратили, а планета была закрыта, – Олаф объясняет это терпеливо, как ребёнку, но Вальдес, даже будучи ещё таким молодым – сколько ему сейчас? двадцать? – слишком проницательно смотрит в глаза и слишком легко отгадывает недосказанное.

– А почему вы не могли просто прилететь на планету в своём времени? Кажется, её открыли именно для этих целей. – Ротгер опасно щурит глаза и становится похож на хищника, учуявшего добычу. – Ваш Зепп что-то не успел договорить, когда вы его остановили. Что-то о закрытия планеты. Итак, искажение снова активно, из разрыва снова полезут твари, возможно, с тем же результатом, и планету снова закроют. Сегодня.

Вальдес не произносит “вы всё знали и ничего не собирались сделать”, и эти слова буквально повисают в воздухе между ними.

– Есть законы, которые не может нарушить ни один из путешествующих во времени. – Олаф резко выпрямляет спину и отстраняется. Ему не впервой спорить на эту тему, хотя Ротгер впервые смотрит на него при этом столь враждебно. – Простые и очевидные вещи: нельзя путешествовать в будущее, нельзя встречаться с самим собой, нельзя вмешиваться в чужое время и изменять его. Что бы здесь сейчас ни произошло, для нашей команды это – прошлое, и мы не имеем права в него вмешиваться.

Вальдес чувствует закипающую внутри ярость и сжимает руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладонь: кажется ужасно несправедливым, что именно этот человек-загадка, чуть ли не с первой встречи завоевавший его симпатию, теперь вызывает такую злость.

– В самом деле? Вы никогда, ни разу в жизни, не вмешивались в чьё-то время и не меняли его ход, потому что это противоречит вашим принципам? – что-то цепляет Ротгера в сказанных профессором отстранённым тоном словах, что-то не сходится, и он вот-вот упустит, что именно.

– Это противоречит законам Времени, а они и без моего участия нарушаются слишком часто, – ответ Кальдмеера такой же холодный, как и его взгляд, но Вальдес вдруг отчётливо вспоминает: темнота катакомб, холодная вода и тёплая улыбка. Сколько этих законов Олаф нарушил, чтобы вытащить из каменной ловушки Ротгера?

– Вам стоило бы неукоснительно следовать этим принципам, если вы хотите прожить долгую жизнь, – усмехается Вальдес после минутного раздумья и резкими шагами устремляется вперёд. Увлечённые спором, они не заметили, что тварь успела неторопливо пересечь пустырь и почти скрылась за поворотом.

– Куда ты собрался?

– Должен быть способ убрать искажение, пока из разрыва не вылез кто-нибудь ещё.

– В твоём времени этого способа пока ещё не существует. Мне жаль. Даже в моём времени научились закрывать лишь сами разрывы, но не искажения.

Ротгер останавливается и некоторое время задумчиво смотрит прямо перед собой.

– В отчётах сказано, что патруль прибыл на астероид спустя час после вызова и никого не нашёл – только трупы. Твари ушли в разрыв, и он закрылся.

– Из этого вовсе не следует, что разрыв закрылся именно потому, что они ушли обратно, – качает головой Кальдмеер.

– Мы ведь не узнаем, пока не проверим, – фыркает в ответ Ротгер и кивает на руку профессора: – Ваше устройство перезарядилось. Я собираюсь загнать зверюшку обратно в нору и как следует повеселиться, а вам, по всей видимости, пора.

Особого опыта в общении с инопланетными динозаврами у Вальдеса нет, поэтому он избирает наиболее простой и банальный способ привлечения внимания – подбирает с земли булыжник и швыряет в “зверюшку”. В этот же момент раздаётся оглушительный вой сирены, так что в первое мгновение кажется, что звук издаёт рептилия.

– На базе засекли искажение. Теперь астероид закроют, начинается эвакуация, ты должен вернуться.

Приходится напрягать голос, чтобы перекричать сирену, но Вальдес не слушает, он смотрит на “динозавра”: здоровенная неповоротливая животина, сжавшись в комок и обернув себя хвостом, пытается закрыть голову передними лапами, и выглядит это донельзя нелепо.

– Профессор Олаф, – почти торжественно заявляет Ротгер, – если отбросить в сторону размеры, кого вам напоминает этот милый зверёк?

Однако Кальдмеер уже и без подсказки сообразил, почему поведение рептилии казалось таким нелепым:

– Это детёныш. Он вышел из разрыва, испугался тесного пространства, выбежал на улицу, а теперь его пугает громкий звук.

– И не сочтите меня трусом, но я не горю желанием знакомиться с его мамочкой, – Ротгер пытается представить, каких размеров должна быть взрослая особь этого вида, но воображение ему внезапно отказывает.

Загнать куда-то взрослого хищного динозавра и загнать туда же напуганного детёныша – две абсолютно разные вещи, и задача внезапно кажется вполне выполнимой, особенно если взяться за дело вдвоём. Вальдес предпочитает никак не комментировать тот факт, что Олаф никуда не уходит. Сирена смолкает, и рептилия осторожно поднимает голову – Ротгер считает это удачным моментом, чтобы выскочить прямо перед ней и начать размахивать руками. Воспользовавшись этим, Кальдмеер забегает за спину животному и включает портативную сирену, которую он, как руководитель экспедиции, обязан носить при себе. Она далеко не такая громкая, как стационарная, но звука достаточно, чтобы рептилия вздрогнула и шарахнулась подальше от звука – и поближе к мельтешащему перед глазами Вальдесу. Таким образом, убегая от звука и инстинктивно догоняя движущийся объект, животное забегает обратно в здание. Похоже, если поначалу теснота его пугала, то теперь позволяет почувствовать себя в безопасности, так что Вальдес идёт по следам вглубь развалин, ощущая уже себя загоняемым животным: зрачки рептилии светятся в полумраке, а шаги становятся почти крадущимися, когда она медленно наступает. Ротгер осторожно пятится назад, не опуская взгляда, пока не выходит в широкий коридор, откуда впервые и вылез динозавр – тогда он резко разворачивается и бежит изо всех сил, а позади снова включается сирена, и тут же раздаётся топот мощных ног.

Разрыв Вальдес разглядеть не успевает, он резко сворачивает и прижимается к стене – вовремя, потому что рептилия его почти догнала. Она, в отличие от Ротгера, затормозить не успевает и по инерции влетает прямо в дыру, просто исчезая.

Тяжело дыша, Вальдес медленно подходит и наконец видит его. Разрыв выглядит, как рваная дыра прямо в воздухе, сквозь которую видно какие-то завихрения, и звёзды, и несколько солнц, и вместе с тем – сотни тысяч живых существ, многие из которых не похожи на людей настолько, насколько это вообще возможно. И они все говорят одновременно, и солнца слепят, а звёзды поют, и притягивают взгляд, и Вальдес тянется вслед за ними, но его так резко оттаскивают назад, что он падает. Звёзды закрываются пеленой, мелодию уже почти не слышно, и Ротгер вырывается, чтобы встать и шагнуть к ним, но его держат крепко, а чей-то голос настойчиво говорит – кажется, уже не в первый раз:

– Ротгер, остановись, тебе нельзя туда даже смотреть. Разрыв закрывается.

Звёзды исчезают окончательно, а Вальдес медленно оборачивается – и в его глазах пляшут сумасшедшие синие огоньки. Олаф медленно выдыхает и отпускает его. Говорят, люди сходят с ума, если смотрят вглубь временного разрыва. Что происходит с изначально ненормальными людьми, миру предстоит узнать на примере Ротгера Вальдеса.

***

Ротгер с интересом смотрит на то, как Кальдмеер поворачивает шестерёнки, нажимает кнопки и подкручивает стрелки на манипуляторе – настройка выглядит ещё сложнее, чем он ожидал.

– Почему рядом с тобой мой манипулятор всегда бьёт меня током? – не поднимая глаз интересуется Олаф.

– О, если расскажу, вам будет неинтересно – спойлеры всегда портят впечатление, – Вальдесу очень многое хочется сказать, на самом деле. К примеру, чтобы Кальдмеер держался подальше от подземелий. Или подальше от Ротгера. Ему ещё не читали длинных заунывных лекций о важности соблюдения законов Времени, но он и без этого уже понимает, что нарушение некоторых из них чревато слишком большими последствиями, чтобы от них можно было легко отмахнуться – искрящий где-то в сумке манипулятор является слишком хорошим напоминанием. Поэтому он улыбается и молчит.

– Увидимся, – кивает Олаф на прощание.

– Буду ждать, профессор, – Вальдес произносит это уже в пустоту – манипулятор срабатывает быстро.

продолжение в комментариях

@темы: вальдмеер, Ротгер Вальдес, отблески этерны, деанон, фанфики, Олаф Кальдмеер, ЗФБ-2015